Я позвонил Жоресу, чтобы задать один-единственный вопрос, но, к сожалению, перед этим мне пришлось поздороваться – интеллигентность не шило, в мешке не утаишь:
– Здравствуй, а лучше нет.
– Ты все шутишь, – ответил он, явно пересаливая в радушии.
– Зачем ты это сделал?
– А знаешь, какие у них гонорары?
– А знаешь, какой ты человек?
– Какой?
– Мелкотравчатый… – может я зря так разозлился не Жореса, ведь он наверняка завидовал мне. А по большому счету – зависть – это тоже лесть…
Потом я позвонил к журналистке Анастасии и спросил:
– Тебя можно разбудить?
– Попробуй только – убью, – ответила мне Анастасия, и я отправился к ней.
…Мне не нравятся разговоры о том, что все женщины делают карьеру через постель. По-моему, такие разговоры ведут мужчины, завидующие этой возможности женщин.
Конечно, я не ханжа, и отлично понимаю, что судьба дала женщинам оружие, мощность которого и не снилась североатлантическому блоку. Даже, усиленному Эстонией.
Просто не верю, что это – все, что может женщина.
И потому мне безразлично, что говорят об Анастасии.
А еще я помню, то лохматое создание, которое явилось на мою первую экспериментальную выставку и довольно нагло заявило:
– Я – профессиональный художник.
– Пока еще – нет, – ответил я, – Станешь им, когда заработаешь на первую горбушку хлеба…
С живописью у Стаськи не сложилось, и, не смотря на ее сказки о «потрясающих успехах», мне достоверно известно то, что у нее купили одну картину.
Ту, которую окончил за нее я.
Анастасия стала журналисткой, притом, что она, кажется, до сих пор уверена, что холодная война, это война между моржами и тюленями, экватор, это страна, борющаяся за независимость, а Менделеев – это легендарный комдив времен Гражданской войны.
Хотя, вполне возможно, она думает, что Менделеев, это отважный белогвардейский генерал.
Наглость у нее осталась – утро, по ее мнению, наступает только тогда, когда она встает с постели.
Это терпимо, и однажды я сказал ей:
– Ты мне очень нравишься.
– Одного у тебя, Петя, не отнимешь – вкус у тебя хороший…
И все-таки, если примириться с ее самомнением или просто не обращать на него внимания, Анастасия – отличная девчонка.
На столько отличная, что даже не хочется вспоминать о том, сколько лет мы с ней знакомы.
Во всяком случае, мы с ней такие старые друзья, что она позволяет себе не отказываться от своих привычек из-за моего появления. А привычки у нее самые разные, и некоторые из них вводят в заблуждение тех, кто мало с ней знаком.
Одна из ее привычек – разгуливать по квартире обнаженной с утра до того момента, пока ей не надо куда-нибудь собираться. Не буду скрывать, иногда я пользовался этой ее привычкой. Впрочем, в основном как некая помесь посетителя музея с ученым-теоретиком, так, как уложить Анастасию в колыбельку совсем не просто – что бы о ней не говорили.
В свое время я в этом убедился. Тогда же я стал принимать ее такой, какая она есть.
– Кофе будешь? – спросила Анастасия, открывая мне дверь.
– Конечно. Я даже купил его по дороге…
В определенном смысле, для Анастасии, я – отдушина. И это наша маленькая тайна. Дело в том, что она очень любит поесть, сидя при этом на очередной диете. Такое она может делать только при мне, поэтому, я купил сыр, ветчину и банку «Макконы».
– Ты – человек. Жаль только, что ты не мой брат.
Вообще-то сыр делит животных на людей, и нет – тут я согласен.
А вот в отношении остального, то я помнил о том, что несколько раз Анастасия замирала в моих объятиях, и сожаления о том, что она не моя сестра, никогда не испытывал.
В доме Стаськи одно единственное кресло. Его притащил ей я еще много лет назад, когда мой брат покупал новую мебель. И креслу этому почти столько же лет, как и мне. Так, что у нас с ним что-то вроде родства, что дает мне право занимать его каждый раз, когда я появляюсь у Анастасии.
Сама Анастасия с чашкой в руках сидела на диване:
– Петь, я не знаю чем тебе помочь со статьей. Я ведь давно не пишу. Я теперь менеджер.
– Что это означает?
– Посредник, представитель.
– Ясно.
– Что тебе ясно?
– Мне ясно, что главный менеджер на земном шаре это папа Римский…
– Я теперь не пишу, а общаюсь с банкирами, депутатами, бизнесменами.
– Понимаю. Мне тоже иногда приходиться заниматься черт знает чем.
– Вот сейчас я должна договориться о встрече с советником спикера. Он, между прочим, входит в первую десятку самых умных людей.
– В первую десятку от начала или от конца?
– Ты меня злишь.
– Значит, я еще жив…
Мне нужно было сказать, что я добрый, но я не сказал этого, потому, что мне вдруг стало очевидно: то, что я делаю – ненормально.
Передо мной обнаженная красивая женщина, а я раздумываю, о том, как мне насолить какому-то совершенно безразличному мне прохвосту.
– Я очень глупый, – сказал я, вставая с кресла, и еще успел услышать в ответ, переходящий в шепот:
– Иногда – не очень. …
Когда мы поднялись с дивана, Анастасия стала одеваться:
– Знаешь, я все-таки подумаю, чем можно тебе помочь. Позвоню тебе вечером. А сейчас мне пора.
– Не думай.
– Почему?
– Просто я вспомнил одну вещь.
– Какую?
– Я вспомнил, что мне плевать на то, что обо мне пишут…
Потом я хотел извиниться за те глупости, что наговорил ей, прося помочь мне в борьбе с Майоровым, но успел произнести лишь одно слово: «Извини…»
– У тебя в этот раз все получилось совсем не плохо, так, что извиняться не за что. На днях можем повторить.
Вот и попробуй найти общий язык с журналистом…
Кстати, журналистка она, совсем не плохая. Об этом я слышал и от ее друзей, и от ее врагов. Хотя какие могут быть враги у журналистов?
– Только у журналистов и бывают настоящие враги, – сказала Анастасия мне однажды…
Как и еще очень многие, я, случается, говорю: «Все бабы – дуры,» – но когда задумываюсь – сразу обнаруживаю, что процент умных женщин, встречавшихся мне в жизни, оказывался выше, чем процент умных мужчин.
Может, мне просто повезло с женщинами.
А, может, мне повезло с жизнью…
При этом, я давно убедился в том, что умная женщина – это не проблема, а решение.
Умная женщина может изобразить из себя дуру, для того, чтобы влюбить в себя умного мужчину. Глупая – всего лишь представить себя умной, чтобы выскочить замуж за дурака…
…Нина, к которой я отправился, уйдя от Анатасии, настолько умная, что перед ней никогда не нужно оправдываться. И еще, у Нины есть одна черта – она очень любит помогать своим друзьям. Так любит, что я обращаюсь к ней только в крайнем случае.
Притом, что для помощи друзьям, у нее есть возможности. Нина довольно большой начальник в московской областной телефонной сети – той сети, в которую попадают все владельцы коттеджей и особняков.
– Привет! – сказала мне она, открывая дверь. И сказала это так, что сомнений в приветствии не возникло, – А я только проснулась. Я ведь в отпуске.
– Тогда – доброе утро.
На ней был необозримо пушистый белый халат и босоножки. Хотя Нина высокая женщина – она всегда носит обувь на длинноногом каблуке, и от того ее собственные ноги кажутся еще длиннее. И никогда не сутулится, как многие высокие женщины.
– Знаешь, какой у нее вид? – спросил меня один из художников в ЦДХ, после того, как я познакомил его с Ниной.
– Какой?
– Достойный…
Человек делает очень много лишних движений. Хотя вопрос о том, на сколько эти движения оказываются лишними конечном итоге – это очень спорный вопрос.
Пропуская меня в комнату, Нина что-то поправила на вешалке, и ее халат распахнулся. Лишь на мгновение, но его хватило для того, чтобы я увидел ее грудь, а она увидела то, что я – ее увидел.
У Нины очень красивая грудь, и она отлично это знает.
Видимся мы с ней не часто, иногда по делу, реже – без дела, и совсем не каждая наша встреча происходит именно так, но когда происходит так – так получается каждый раз:
– Наказание ты мое. Мы же с тобой просто друзья, – прошептала Нина.
– Быть с тобой просто другом – это и есть наказание…
…Потом, когда сердечные ритмы и дыхание уже стали приходить в норму, Нина, немного смущенно, немного грустно, но при этом, прямо глядя мне в глаза, сказала: