Подобные, уже от учености, сказания продолжались и в новейшее время. Беляев (Ив. Дм.) по поводу рассматриваемых здесь старых сказаний представил целую обстоятельную не малого объема повесть «О борьбе земских бояр с княжеской властью».
Он говорит, что «Кучко был богатый боярин и могущественный землевладелец в здешнем крае, по словам предания, не только не думавший признавать княжеской власти, но и прямо в глаза поносивший князя Юрия Влад. Долгорукого. Таковое отношение Кучка к Юрию прямо говорит, что Кучко был не дружинник князя, а старинный земский боярин, по всему вероятию, древний колонист новгородский, принадлежащий к роду первых насельников здешнего края, пришедших сюда из Новгорода еще до приглашения Рюрика с братьями»... Далее рассказывает автор, что пришел в этот край кн. Юрий и начал заводить новые, собственно княжеские порядки, «начал строить города и приглашать поселенцев из Приднепровья и других краев Русской Земли и тем стеснять полное приволье здешних старожильцев, особенно богатых земских бояр, старинных новгородских колонистов. На эти стеснения и новости, вводимые поселившимся здесь князем, земские бояре, не привыкшие ни к чему подобному, конечно, отвечали или глухим неповиновением, или явным сопротивлением и даже оскорблением князя. <...>
Народное предание, конечно, не без причины указало на села и слободы боярина Кучка как на главное гнездо боярского сопротивления княжеской власти и олицетворило это сопротивление и боярскую надменность в мифе боярина Кучки.
Но здешние бояре, слишком самонадеянные и гордые, не были в силах дать надлежащее сопротивление князю и даже не имели достаточных укреплений, за которыми бы могли успешно обороняться; и потому, как и следовало ожидать, при первой же встрече они потерпели поражение, и Степан Иванович Кучка за свою дерзость поплатился головой; а князь Юрий Влад., управившись с нежданным противником, в самых имениях Кучка построил княжий город, чтобы таким образом утвердить за собой и своим потомством ту самую местность, где встретил сильнейшее сопротивление своей власти». Вот в чем заключалась вся борьба земских бояр с княжескою властью!..
К числу новейших сказаний дóлжно отнести и уверение историка Д. И. Иловайскаго, что Москва-город основалась именно там, где на Москве-реке существовал некогда каменистый порог. «Около средины своего течения (ближе к устью?), говорит автор, извилистая река Москва в одном из своих изгибов преграждается небольшим каменистым порогом. Вода с шумом бежит по этому порогу и только в полую воду покрывает его на значительную глубину. Этот-то небольшой порог (ныне подле храма Спасителя, под бывшим Каменным мостом) и послужил первоначальною причиною к возникновению знаменитого города. Выше порога река по своему мелководью только сплавная, а ниже его она судоходна». Описывая далее судоходство по рекам в Москву, автор указывает, что «Окою суда спускались до устья Москвы, поднимались вверх по этой реке и доходили до помянутого порога. Здесь путники опять покидали суда и сухопутьем отправлялись в стольные города Ростов, Суздаль и Владимир...»
Этот порог в действительности существует и доныне. Он состоит из нескольких рядов деревянных свай, набитых в разное время по случаю устройства Каменного моста. Русло Москвы-реки на самом деле течет над сплошным пластом горного известняка, который в иных местах обнаруживается на дне реки, но порогов нигде не устраивает. Если возможно было набить в дно реки деревянные, хотя бы и короткие по длине, сваи, то это прямо указывает, что до пласта горного известняка остается еще значительный слой песков и глин, лежащих над этим пластом.
По поводу всех изложенных выше рукописных преданий и печатных домышлений можно сказать словами автора книги «Москва, или Исторический путеводитель» (1827), что «достоверные летописи не сообщают нам никаких точных известий ни об основателе Москвы, ни о времени ее начала, почему важное сие событие и остается под завесою темных догадок, основанных на разных сохранившихся до наших времен “неверных повестях”, не говорим о новейших повествованиях, вроде повести о земских боярах, или о том, что у Каменного моста существовал каменистый, а на самом деле только деревянный порог».
Самое событие, передаваемое рукописной легендой, что князь Юрий казнил боярина Кучку, подвергается большому сомнению, так как оно явилось для доказательства, что и Третий Рим, Москва, тоже основан на пролитой крови. По всему вероятию, это такой же вымысел, как и борьба земских бояр с княжеской властью.
Таким образом, остается более ценным народное предание о князе Данииле, которое в сущности есть спутанный пересказ истинного события – убийства Кучковичами князя Андрея Боголюбского.
По данным археологических раскопок можно предположить, что московская крепость 1156 года была сложена из бревен, причем с использованием особой конструкции, призванной удержать от сползания внешние нижние ряды. Стена Юрия Долгорукого, по-видимому, охватывала не только центральную часть города, но и ближайшие окрестности. На юге и северо-западе соответственно границами крепости служили реки Москва и Неглинная. Сам княжеский двор помещался возле Фроловских (с 1657 года – Спасских) ворот.
По замечанию И. А. Бондаренко, автора книги «Словарь архитекторов и мастеров строительного дела Москвы XV – середины XVIII века», на территории крепости Юрия Долгорукого, «наряду с остатками срубных строений, найдены дренажные устройства в виде канав и долбленых бочек без дна, врытых в углах построек, вымостки из мелкого булыжника, мостовая из челюстей и плоских костей крупного рогатого скота. Обнаружен целый ряд фрагментов деревянных мостовых из круглых бревен и плах, уложенных по лагам. Видимо, уже в то время основной узел городских улиц сложился в районе Соборной площади, где археологическими разведками установлено наличие мощного культурного слоя с остатками деревянных строений».
Разорение Москвы ханом Батыем, 1238 год
Лаврентьевская летопись
До конца XII столетия о Москве в летописях упоминается эпизодически, город лишь «по касательной» участвовал в политических играх государства – так, например, под 1175 годом сообщается, что князья Михаил Юрьевич и Ярополк Ростиславич останавливались в Москве на переходе из Чернигова во Владимир, а в 1177 году город сжег князь Глеб Рязанский. Затем город вообще словно исчезает из истории – и возникает вновь уже в страшные для Руси 1230-е годы, когда русские города один за другим погибали под натиском воинов монгольского хана Батыя (хотя заметим, что близлежащие к Москве города не раз были в поле зрения и попадали в сферу интересов севернорусских князей, прежде всего Всеволода Большое Гнездо). Наиболее подробные сведения о разорении монголами Москвы сохранились в Лаврентьевской летописи.
Той же зимой взяли Москву татарове, и воеводу убили Филипа Нянка за правоверную христианскую веру, а князя Володимера удавили руками, сына Юрьева, а людей избили от старца и до сущего младенца; а град, и церкви святые огню предали, и монастыри все и села пожгли, и, много добра награбив, ушли далее.
Из этого краткого отрывка можно сделать важный вывод: Москва ко времени татаро-монгольского нашествия уже превратилась в достаточно крупный город – с церквями и монастырями. Раскопки, проводившиеся в Москве в конце XX столетия, позволили обнаружить домонгольский культурный слой – в частности, на Манежной площади, на улице Ильинка, на Гостином дворе; эти находки подтвердили сообщения летописей о наличии в древней Москве немалого числа посадов. При этом Москва все же оставалась пограничным, «окраинным» городом, сторожевой крепостью Владимиро-Суздальского княжества. Во всяком случае, сведений о каких-либо архитектурных памятниках владимиро-суздальской школы зодчества в Москве не сохранилось.