– Приезжай. Срочно, – говорит он и вешает трубку.
Когда через сорок минут я вхожу в главное здание Комитета государственной безопасности, Каинов сидит в своем кресле, сосредоточенно курит. Несмотря на открытое окно, в кабинете висит плотный туман сигаретного дыма.
– Присаживайся, – кивает мне полковник.
Опускаюсь на стул. Он молчит, перебирает на столе листы бумаги. Затем собирает все в тонкую стопку, взвешивает в ладони, смотрит на меня:
– Проект закрыт.
И рвет бумаги накрест.
– Проект закрыт, – повторяет Каинов, трет ладонью лоб. – С завтрашнего дня можешь возвращаться к своим обязанностям.
Вот так новость! Напряжение опасности, холодящее затылок последние дни, пульсирует в висках, тает. И в то же самое время странное беспокойство нарастает тревожно в груди.
– Ну, что молчишь? – полковник смотрит на меня через стол.
– Насколько… закрыт?
– Совсем. Агента Калуги больше нет. Программа подготовки отменена. Можешь отдыхать, – он энергично трет виски пальцами.
– Нашли ракетные комплексы? – улыбаюсь с надеждой.
– Нет, – мотает он головой.
Не спрашивая разрешения хозяина кабинета, ощупью вынимаю из пачки сигарету, щелкаю зажигалкой, тяну в легкие едкий дымок, хоть и накурился сегодня прилично, до ломоты в висках:
– Тогда почему закрыли проект?
Полковник смотрит на меня раздраженным взглядом.
– Да, я – упрямый, – отвечаю, отвожу глаза. – Почему проект закрыт?
Каинов поднимается, закрывает обыденным движением окно и садится напротив:
– Сегодня получена информация о гибели одного из наших агентов, участвующих в операции по поиску ракетных комплексов ВСС-18, – говорит он вполголоса. – Это третий наш сотрудник за последние два месяца, связанный с «Honey Mill». Руководство предполагает утечку внутренней информации. И, учитывая степень твоей подготовленности, принято решение отменить твой выезд и закрыть проект.
Меня душит возмущение. Ракеты по-прежнему неизвестно где, в любую секунду может быть нанесен удар по Башне Вождя! Нужно использовать любую возможность спасти его!
– И что теперь? – интересуюсь язвительно.
– Ничего, – выдыхает дым полковник. – Ехать домой и ложиться спать.
– Как – спать? Как можно спать? И считать химические ракеты игрушками?
– Или поехать и сдохнуть на второй день под пытками? – вскрикивает он резко.
Замолкаю, гляжу в пепельницу, где полковник аккуратно сбивает пепел с алого кончика сигареты.
– А как же… товарищ Сталин? – выговариваю упрямо. – Как же Он?
– У погибшего нет пальцев и глаз, – говорит Каинов. – Экспертиза утверждает, что пальцы ему откручивали по одной фаланге.
Молчу.
– Он восемь лет работал нелегалом, – продолжает полковник. – И проколоться просто не мог. Если уж его… То тебя, Леш, отработают в пять минут.
Мне хочется возразить, но слов уже не найти.
– Езжай домой, Леша. Отдохни. Как следует отдохни. Нужно отдохнуть, – он трет глаза пальцами, зевает. – А завтра – на работу…
– Завтра выходной, – поднимаюсь.
– Выходной? – механически повторяет он.
– Ага. Перенесли воскресенье. Праздники.
– Гм… Ну – отдыхай… Мы что-нибудь придумаем. Мы обязательно что-нибудь придумаем. И мы спасем товарища Сталина.
19
Перед сном, чтобы ни о чем не помнить, я напиваюсь «Жигулевского» и, ухмыляясь себе, падаю в постель.
Снится мне праздничный салют. Над столицей рассыпаются под восторженные вопли собравшегося на площади народа огненные всполохи.