С Катькой такое случается, – поспешно добавил Жикин.
– А!
– Да и вообще, я рад, что так все вышло. Обожаю, знаешь ли, прошвырнуться на рассвете… Свежий воздух очень бодрит, – сказал Жикин, стуча зубами от холода.
– Я вижу. Редко встречаешь по-настоящему бодрых людей, – вежливо согласилась Таня.
Жикин некоторое время переминался с ноги на ногу, терзаемый самолюбием и недовольный, что предстал в невыгодном свете.
– А ты куда, Гроттерша? – вдруг пытливо спросил он.
– Представь себе, какое совпадение. Я тоже обожаю прошвырнуться на рассвете, – сказала Таня.
Она прошла мимо Жикина и стала спускаться к подъемному мосту.
Таня надеялась, что Жора отстанет, но он увязался за ней. Похоже, первый донжуан Тибидохса решил вместо сорвавшегося свидания с Лотковой устроить свидание хоть с кем-нибудь. По дороге он рассказывал Тане анекдоты, порой даже забавные, и пытался ненароком прикоснуться к ней.
Через двадцать ступенек малютке Гроттер уже дико хотелось завязать ему ручки бантиком.
“Вот дура! И зачем я пошла пешком? Надо было подняться на стены и лететь на контрабасе”, – ругала она себя.
Наконец лестница закончилась. Они прошли широкую площадку, где в Средневековье, во время магических войн, собирались отряды метателей сглазов, и через широкие ворота вышли к подъемному мосту.
У подъемного моста, с другой стороны рва, горел костер. Издали огонь был похож на рыжую запятую, возле которой суетились маленькие фигурки. Ров замерз, лишь кое-где торчали пучки сухого камыша.
Таня перешла мост. Она опасалась, что циклопы будут задавать ей лишние вопросы: куда идешь да зачем, но стражам Тибидохса было явно не до нее.
Поручик Ржевский и малютка Клоппик, слегка подросший с осени, играли с циклопами пара на пару в засаленные карты. Клоппик явно передергивал, но с такой милой детской улыбкой и так ловко, что циклопы этого даже не замечали. Изредка, поддерживая репутацию малыша, недавно взявшего в руки колоду, Клоппик путал короля с валетом или пытался покрыть козырную девятку некозырной семеркой. Пока циклопы добродушно ржали над неумелым малюткой, тот, наивно моргая и называя их “дяденьками”, готовил себе запас тузов на следующую игру или вытягивал козырей из отбоя.
Зато циклопы внимательно следили за поручиком Ржевским, который был известен в Тибидохсе как ловкий шулер, не раз при жизни приложенный подсвечником. Призрак сидел – или, вернее, висел – в воздухе, с самым невинным видом вытянув долговязые ноги и держа карты близко у лица. Сложно сказать, каким образом ему удавалось управляться с материальными предметами. Сам Ржевский утверждал, что делает это не руками, а силой желания, и переводил стрелки на своего дедушку-ведуна, который якобы и пельмени ел, не притрагиваясь к ним и пальцем.
Циклопы не давали поручику даже прикоснуться к колоде и подальше отодвигали от него отбой. Когда же Ржевскому нужно было взять из колоды, они сами по одной передавали ему карты. Поручик возмущался и называл циклопов глупыми плебеями и кухонными мужиками, не способными оценить движения благородной души. Тем временем левый глаз “благородной души” парил в воздухе за спинами у циклопов и буквально пасся у них в картах.
Циклопы галдели, ревели, ругались низкими голосами, в сердцах шлепали картами – и раз за разом проигрывали. Возле Клоппика и Ржевского уже высилась целая гора шкур и закопченных на костре бараньих лопаток. Страж ворот Пельменник наиболее азартный из всех, ухитрился проиграть не только свою секиру, но даже и тулуп с шапкой и теперь дрожал у костра в одних только ватных штанах. Его грозный глаз безумно вращался на лбу. Малютка Клоппик с деловым видом ощупывал голенища выигранных валенок.
Заметив Таню и Жикина, впавший в младенчество глава темного отделения обернулся.
– Жол, а Жол! Пивет! Скази шмыглис-флыглис! — тоненьким голоском попросил он.