– Боже, Венька, ты так на меня насел, что я даже не спросила, что там надо петь? Какой кошмар!
– Разберешься. Все, чао-какао!
Он умчался, а я осталась стоять столбом на улице. А кто мне, кстати, отпуск даст? Бред все это, чистой воды сумасшествие. Я даже головой потрясла, чтобы стряхнуть с себя наваждение. И медленно побрела за угол, на работу. Венька сказал, что я могу взять псевдоним. А какой? Бронза? А что, можно. Хотя нет, глупо уж очень. В роли такого-то – Юрий Гордиенко, в роли такой-то – Бронза! Идиотизм! Ненавижу свое имя, вот родители удружили! Мама как-то сказала, что имя мне выбрала бабушка, а та объяснила, что Броня была одной из героинь ее любимого в юности романа «Девочки с Новолипок» какой-то польской писательницы. Я даже попыталась найти эту книжку, но не смогла. Интересно, почему же бабушка не назвала Брониславой маму, а отыгралась на мне? Вот теперь я и живу с этим именем. Торжественным и бронированным. Обычно все зовут меня Броней, только Венька еще в детстве прозвал Буськой. Что крайне возмущало моего мужа. Это собачья кличка, негодовал он и звал меня Славой. Броня ему тоже не нравилась. Кое-кто звал меня Бронзой или Брошкой. Раньше я это терпела, пока не прочитала несколько романчиков Дарьи Донцовой, у которой героинь звали Лампой и Вилкой. С тех пор я всегда фыркаю как разъяренная пантера, если кто-то зовет меня Бронзой или Брошкой. А вот Буська меня вполне устраивает. А что, если так и явиться перед публикой: выступает Буська! По-моему, отличная идея! Сразу понятно, это прикол! Ой, мамочки, о чем я думаю, идиотка! Я что, и впрямь собираюсь выступать перед публикой?
– Броня, что это с вами? – поинтересовалась моя непосредственная начальница Инна Геннадьевна.
– Ой, я задумалась, извините. С дочкой проблемы, – ляпнула я первое, что пришло в голову. И смертельно испугалась, как бы не накликать!
– Что-то серьезное? – поинтересовалась она.
– Да нет, школьные дела.
– Я могу чем-то помочь?
Она всегда старалась помогать своим подчиненным, но, как злословили эти самые подчиненные, не от доброты душевной, а от стремления к совершенству в работе отдела. Но это неправда. Она просто одинокая немолодая женщина, у которой, кроме работы, ничего и нет в жизни. Но чем бы она ни руководствовалась, а если в ее помощи нуждались, помогала чем могла.
– Да нет, спасибо большое, Инна Геннадьевна.
Но вот отпуск в неурочное время она мне точно не даст. А уж если прознает о моих гастролях, и вовсе безжалостно уволит. Какие, на фиг, гастроли, я еще не сошла с ума. Пусть Венька сам выкручивается, нашел, понимаешь, себе палочку-выручалочку!
– Мам, что у тебя стряслось?
– Ничего пока.
– Что значит – пока?
– То и значит – пока ничего не стряслось.
– Но может стрястись?
– Всегда что-то может стрястись.
– Ой, мать, ты мне не нравишься.
– Я не обязана всем нравиться.
– Всем – не знаю, а мне – обязана.
– Ты полагаешь? – рассеянно спросила я. Меня вдруг стал занимать вопрос, как бы Полька отнеслась к такой авантюре. Боюсь, что восторженно. А Женя, как Женя отнесется? Уверена на все сто – сугубо отрицательно. Ну да ему лучше вообще не знать об этом. Скажу, что уезжаю с шефом в длительную командировку, и все. Он поверит. Такое не раз бывало. Он ревновал, а мне это даже нравилось, дуре. Ревнует – значит, вроде как любит. Вроде как… Нет, я не сомневалась, что Женя меня любит. Я сомневаюсь лишь в том, что я его люблю. Но его любит Полька, он ее тоже, что немаловажно. А мне уж ладно, стерпится – слюбится. Но что же мне спеть сегодня у Гордиенко? Господи, у меня разве хватит смелости открыть рот при нем? Ой, мамочки, во что меня втягивает этот обалдуй Венька?
И тут он позвонил:
– Буська, готова?
– Нет.
– То есть как? Все снова-здорово? Буська, не начинай! Я буду у тебя через пять минут! Изволь одеться. Нельзя заставлять ждать народного артиста. И надень, пожалуйста, что-нибудь подчеркнуто строгое, деловое.
– Зачем?
– Для контраста! Войдет такая строгая дама и вдруг запоет! Отвал башки!
– Это я тебе гарантирую!
– Что?
– Отвал твоей дурацкой башки!
– Бусенька, я тебя обожаю.
– А я тебя ненавижу, козла! – Я швырнула трубку.
– Мать, ты с кем так строго?
– С Венькой.
– За что?
– Есть за что, не сомневайся.
– Не сомневаюсь. Ты куда-то собираешься?
– Да. Венька требует, чтобы я пошла с ним в гости.
– В качестве телохранителя, что ли?
– Какого телохранителя?
– Ну чтобы охранять его знаменитое тело от нападения всяких разных коз?
– Ну что-то в этом роде, – пробормотала я.
– А к кому в гости?
– К Гордиенко.
– Ух ты, клево! Ты там посмотри, у него потрясная собака.
– А ты почем знаешь?
– В каком-то журнале видела. Лабрадор. Мамочка, ты там разузнай, как за ней ухаживать.
– Зачем это?
– Мне Женя обещал щеночка лабрадора.
– А что он тебе еще обещал?
– Горные лыжи!
– Через мой труп.
– А щенка? Тоже через труп?
По сравнению с горными лыжами щенок – это такие пустяки…
– Нет, щенок без трупа обойдется, но… Гулять с ним я не буду!
– А зачем вообще гулять, мы же будем за городом жить, когда вы поженитесь.
Так, они уже все решили без меня.
– Там будет видно.
Тут явился Венька:
– О, Полина, ты уже не ребенок, ты телка!
– Венька, заткнись! – разозлилась я.
А Полина, наоборот, обрадовалась такому комплименту.
– Ну ты готова, Буська? Отлично, пошли. Ой, а гитара?
– Мать, ты что, собираешься глотку драть у Гордиенко? Не советую.
– Ты как с матерью разговариваешь? – напустился на нее Венька. – Да если хочешь знать, из нее могла бы выйти классная певица.
– Чего ж не вышла? – хмыкнула дочь.
– Много будешь знать, скоро состаришься. Пошли, Буська!
Что было у Гордиенко, я помню очень смутно. Когда мы с Венькой уже глубокой ночью вышли на улицу и сели в машину, он сказал:
– Согласись, я все-таки гений.
– Почему?
– Потому что выбрал тебя.
– Вень, а что это было?
Он внимательно на меня посмотрел:
– Это был успех. Явный и определенный. Сама, что ли, не поняла?
– Нет, я была все время как в тумане.
– Не придуривайся!
– Честное слово, Венечка, я даже ничего не помню.
– Интересно, а ты запомнила, что завтра должна начать с ним репетировать?
– Завтра? Репетировать? – искренне удивилась я. У меня есть странное свойство – иногда, если очень волнуюсь, я потом почти ничего не помню. Такое со мной уже не раз бывало.
– Буська, возьми себя в руки. Завтра в десять ты должна приехать к нему.
– В десять вечера?
– Утра!
– Но я же работаю.
– Завтра суббота!
– Ой, правда! С ума сойти! Венька, это что же выходит, я поеду на заграничные гастроли?
– Выходит, так!
– Опупеть!
– Ты уже опупела! Вот что, сейчас я поднимусь к тебе, ты дашь мне заграничный паспорт и две фотки на визу.
– Я не знаю, есть ли у меня, я завтра снимусь… И вообще, что ты сделаешь с паспортом в субботу?
– Тогда придется еще раз к тебе тащиться, а у меня со временем зарез. Ладно, черт с тобой. Кстати, вот тебе анкеты, заполнишь и в воскресенье где-нибудь пересечемся.
Он вытащил из валявшейся на заднем сиденье папки два листочка и сунул мне в руки:
– Держи. И хватит трястись. Все уже позади.
– То есть как это – позади? Все еще только начинается.
– Ерунда. Главный экзамен ты сдала на пятерку. Знаешь, какой Гордиенко строгий? А тут просто поплыл. Кстати, я думаю, не только от твоего вокала. Мне так показалось.
– То есть?
– Ну приглянулась ты ему!
– Не выдумывай!
– Да чего ты пугаешься? Тебе ничего не грозит. Он прекрасный муж, отец и дедушка. Но некоторая влюбленность на сцене не помешает. К тому же, если пустить слух…
– Что? Какой еще слух?
– О вашем романе с Юрашей. Знаешь, как побежит израильская публика смотреть на тебя?
– Я тебя убью! И никуда не поеду.
– Ну если убьешь, то и вправду никуда не поедешь, так что не советую!
– Дело в том, что мне, скорее всего, не дадут отпуск!
– То есть как?
– А вот так! У нас все спланировано, расписано, и неожиданно отпуск могут дать только в каком-то крайнем случае.
– Не волнуйся, это не проблема.
– Что?
– Придумать крайний случай! Чепуха!
– Я не умею.
– Черт с тобой, возьму это на себя.
И в понедельник он явился ко мне на работу. Наши все вытаращили глаза, а он уединился с Инной Геннадьевной – и через двадцать минут отпуск был подписан. Причем с завтрашнего дня. А отъезд, вернее, отлет был назначен на следующую неделю. Совершенно ошарашенная, я пошла его проводить к выходу: