Мрачный таксист неохотно засунул мое кресло в черный кеб, пока Надежда меня поддерживала. Я уже не такая худая, как была, и, пожалуй, слишком тяжела для нее, но мы справились.
Может, позавтракаем? спросила я, утрированно жизнерадостно, словно в противовес кислому выражению лица водителя.
Надежда кивнула.
Все равно где, лишь бы там не подавали рисовый пудинг, ехидно сказала она.
А что, «Фортнум и Мейсон»[7] еще на месте? спросила я у водителя.
Да, дорогуша, и Британский музей тоже, сказал он, нетерпеливо газуя.
Мне показалось, что он пробормотал: «Вот там вам самое место». Надежда неожиданно хихикнула.
Может, мы потом туда и отправимся, кротко предложила она.
Я тоже рассмеялась. Водитель подозрительно посмотрел на нас и тронулся с места, продолжая что-то бормотать.
Некоторые места вечны. Универмаг Фортнума одно из таких мест, маленькое преддверие рая, сверкающее затонувшими сокровищами. Когда все цивилизации рухнут, «Фортнум» выстоит вежливые швейцары, стеклянные люстры, последний, неприкасаемый, легендарный оплот веры. Мы вошли на первый этаж, минуя горы шоколада и когорты засахаренных фруктов. Воздух был прохладный и сливочный, ванильный, гвоздичный, персиковый. Надежда осторожно поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, вдыхая аромат. Здесь были трюфели, икра, фуа-гра в крохотных баночках, огромные оплетенные бутыли зеленых слив в выдержанном бренди и вишни цвета моих найтсбриджских туфель. Здесь были перепелиные яйца, грильяж в шоколаде, «кошачьи язычки»[8] в пакетиках из рисовой бумаги и сверкающие батальоны бутылок шампанского. Мы отправились в лифте на верхний этаж, в кафе, пили «эрл грей» из фарфоровых чашечек и хихикали, вспоминая пластиковый чайный сервиз «Поляны». Я бесшабашно, стараясь не думать о своих тающих сбережениях, сделала заказ на двоих: копченая лососина и яичница-болтунья на булочках, легких, как дуновение ветра, крохотные канапе с рулетиками анчоусов и вяленными на солнце помидорами, пармская ветчина с ломтиками розовой дыни, абрикосово-шоколадное парфе[9], подобное нежнейшей ласке.
Если в раю так же хорошо, пусть меня заберут туда прямо сейчас, пробормотала Надежда.
Даже неизбежный заход в туалет стал откровением: чистый, сияющий кафель, цветы, мягкие розовые полотенца, душистый крем для рук, одеколоны. Я попрыскала Надежду фрезией и посмотрела на наше отражение в одном из огромных сверкающих зеркал. Я боялась, что мы выглядим уныло, может, даже глуповато в кофтах из дома престарелых и в безликих юбках. Может, и так. Но мне показалось, что мы изменились, словно покрылись позолотой: я впервые увидела Надежду такой, какой она, должно быть, была раньше; и себя увидела.
Мы пробыли в «Фортнуме» очень долго. Посетили этажи со шляпами и шарфами, сумочками и платьями. Я запечатлела все в памяти, чтобы потом вспоминать вместе с Надеждой. Она терпеливо катила меня сквозь чащи женского белья, пальто, вечерних платьев, подобных дуновению летнего ветерка; проводила худыми изящными пальцами по шелкам и мехам. Уходить не хотелось; улицы были прекрасны, но им недоставало блеска; при виде спешащих мимо людей, высокомерных и равнодушных, я опять почти испугалась. Мы подозвали такси.
Теперь я начала нервничать; мурашки побежали по спине, и я опять развернула вырезку, уже побелевшую на сгибах. Я снова ощутила себя старой и унылой. А вдруг меня не пустят в магазин? Вдруг надо мной только посмеются? Еще хуже было подозрение нет, уверенность, что у меня не хватит денег на туфли, что я слишком сильно потратилась, что у меня с самого начала было недостаточно Я заметила книжный магазин, обрадовалась возможности отвлечься, попросила водителя остановиться, мы выбрались наружу с его помощью и купили Надежде «Лолиту».
Никто не сказал, что это неподобающая книга. Надежда держала ее, улыбаясь, водя пальцами по гладкому, ни разу не раскрытому корешку.
Как хорошо пахнет, тихо сказала она. Я почти забыла.
Водитель, чернокожий, длинноволосый, ухмыльнулся нам. Он явно наслаждался жизнью.
Куда теперь, дамы? спросил он.
Я не смогла ответить. Дрожащими руками я протянула ему вырезку с найтсбриджским адресом. Если бы он засмеялся, я бы, наверное, разрыдалась. Я уже была готова заплакать. Но водитель только ухмыльнулся еще раз и направил такси в гудящий поток.
Магазин был маленький одна витрина со стеклянными полками, по одной паре обуви на каждой. За ними виднелся интерьер в светлых тонах, стекло и бледное дерево, на полу высокие вазы с белыми розами.
Стой, сказала я Надежде.
Что такое? Закрыто?
Нет.
В магазине никого не было, я видела. Один только продавец, молодой, одетый в черное, с длинными, чистыми волосами. Туфли на витрине бледно-зеленые, крохотные, как бутоны, что вот-вот раскроются. Ценников не было вообще.
Вперед! скомандовала Надежда кембриджским голосом.
Не могу. Это
Я не смогла договорить. Я опять увидела себя старую, бесцветную, не тронутую магией.
Неподобающе, презрительно рявкнула Надежда и вкатила меня внутрь.
Мне вдруг показалось, что она вот-вот врежется в вазу с розами у двери.