Входите, входите! повторил тот же голос.
Я вошел в длинную гостиную, обставленную весьма обшарпанной старинной мебелью и застеленную персидскими коврами. Портьеры и занавески с бахромой, шелковые абажуры и стаффордширские фарфоровые собачки говорили о том, что в прошлом обитатели дома жили в достатке; но дырки в ситцевой обивке дивана выдавали нынешнее положение вещей.
Антония Хантеркум сидела в кресле, держа на коленях еще одну собачку. Йоркширский терьер, ходячая муфта. Антонии Хантеркум было около шестидесяти. Резкие черты лица и стоическая готовность выстоять, несмотря на титанические трудности.
Вы Джонас Дерхем?
А вы миссис Хантеркум?
Она кивнула.
Проходите. Садитесь.
Голос у нее был низкий, сочный, и слова она выговаривала очень отчетливо. Я вроде бы как приехал сюда, чтобы помочь, и тем не менее она не казалась особенно дружелюбной.
Извините, что принимаю вас сидя, сказала она. Маленький Дугал плохо себя чувствует, и мне не хотелось бы его тревожить.
Она погладила свою живую муфточку. Интересно, где у него хвост, а где голова?
Софи попросила меня к вам заехать.
Не вижу, какая от вас может быть польза, неприязненно сказала она. И к тому же вы ведь один из этих
Один из кого?
Из этих барышников.
А-а!
Ситуация начинала проясняться.
Миссис Хантеркум угрюмо кивнула.
Я говорила Софи, что просить вас о помощи бесполезно, но она настояла, чтобы я хотя бы изложила вам свои жалобы. Софи очень решительная девушка.
Да, очень.
Антония Хантеркум проницательно взглянула на меня.
Она, похоже, неплохо к вам относится. Она звонила, чтобы узнать, как у меня дела, но говорила в основном о вас.
В самом деле?
Она кивнула.
Софи нужен мужчина. Но не мошенник.
Про себя я подумал, что немного на свете женщин, которым мужчина нужен меньше, чем Софи, но вслух оспорил только вторую часть утверждения:
Я не мошенник.
Она хмыкнула.
Я нашел вас в каталогах, прежде чем ехать сюда, сказал я. У вас один хороший жеребец, Бэрробой, но он стареет. А молодой, Бунджи, был бы куда лучше, если бы больше интересовался своими обязанностями. У вас восемь племенных кобыл, лучшая из которых Уайндарк, которая пришла третьей на скачках в Оуксе. В прошлом году ее случили с высококлассным производителем, Уинтерфрендом, и на прошлой неделе вы отправили родившуюся от Уинтерфренда кобылку на аукцион в Ньюмаркет. Она пошла всего за тысячу восемьсот фунтов из-за шумов в сердце, а это означает, что она принесла вам большие убытки, потому что только сама случка с жеребцом обошлась вам в пять тысяч, плюс расходы на содержание, выращивание и прочее
Это ложь! резко сказала она.
Что ложь?
Что у кобылки шумы в сердце. Не было у нее никаких шумов. Сердце у нее здоровое, как колокол.
Но я же сам был на этих торгах, возразил я. Я помню, как говорили, что кобылка от Уинтерфренда никогда не будет участвовать в скачках и, возможно, даже в племенные кобылы не годится. Потому никто и не хотел ее покупать.
Вот именно, с горечью произнесла она. Но это неправда.
Тогда вам стоит рассказать мне, кто распустил этот слух, сказал я. Кто и почему.
Кто это понятно. Один из вас этих подлых акул, называющих себя торговцами лошадьми. Кровопийцы вы, а не торговцы! А почему Но зачем вам-то это знать? Я вам на лапу давать не собираюсь!
Она имела в виду распространившуюся в последнее время практику, когда барышник приходит к коневоду перед торгами и говорит примерно следующее: «Я позабочусь о том, чтобы ваша лошадь пошла за хорошую цену, если вы потом поделитесь со мной прибылью». Это бы еще ничего. Но за этим обычно следовало более угрожающее: «А если вы не согласитесь, я позабочусь о том, чтобы никто вашу лошадь не купил, так что если вы ее и продадите, то только себе в убыток». Десятки мелких коневодов дают на лапу только ради того, чтобы удержаться на плаву. А проблемы миссис Хантеркум пример того, что бывает с теми, кто не соглашается.
Я об этом прекрасно знал. Я знал, что крупные, солидные фирмы почти никогда не требуют подобных взяток, но барышники, работающие на себя, могут потребовать от сущих пустяков до совершенно грабительских процентов.
Мне предложили за кобылку восемь тысяч, с горечью продолжала миссис Хантеркум. И потребовали отдать половину того, что я получу сверх этой суммы. Она гневно воззрилась на меня. Разумеется, я отказалась! Почему я должна была соглашаться? Она обошлась мне в восемь тысяч. А половину прибыли они хотели заграбастать себе. И за что? Только за то, чтобы вздуть цены на аукционе? Они не работали, не трудились, не мучились Нет, какая наглость взять и потребовать половину прибыли себе!
А кто это был?
Я вам говорить не собираюсь. Вы один из них. Я вам не доверяю.
И вы, значит, отправили ее на торги наудачу.
Она должна была пойти минимум за десять тысяч. Минимум! Она снова вызывающе взглянула на меня. Вы не согласны?
Скорее, за двенадцать-четырнадцать.
Да, разумеется!
И вы даже не назначили минимальной цены? спросил я.
Эти «минимальные цены» сами по себе грабеж! возмущенно сказала она. Нет, не назначила. Я была уверена, что за нее дадут приличные деньги. Ее родословная, экстерьер великолепная лошадка!