Тогда, быть может, «смирительная рубашка»? предположил я.
Решительно не подходит, легкая улыбка промелькнула на губах Стивенса. В лечебнице нашего типа подобное слово вызовет непредсказуемо бурную реакцию у каждого. Это должна быть фраза, которая в обычном контексте имела бы совершенно невинный смысл. Быть может, вы вспомните что-то, особенно поразившее вас, когда вы обнаружили э-э-э труп? Но я, кажется, оседлал своего любимого конька. Простите меня, Дулут. Он поднялся со смущенным видом, будто понял, что вышел за рамки дозволенного. Забудьте все, что я вам тут наговорил, пробормотал он. Вероятно, я слишком перенервничал. Но я в самом деле крайне обеспокоен. Все-таки он мой сводный брат.
Покинув хирургический кабинет и направляясь в сторону «Второго флигеля», я вдруг осознал, что меня чрезвычайно занимает фигура этого самого сводного брата. Кто из моих товарищей-пациентов, гадал я, имеет негласные родственные связи с сотрудником лечебницы? А потом мне вспомнилось неожиданное выступление Фенвика в актовом зале прошлым вечером. Пришло на память, как рванулся к нему в тот момент Стивенс с восклицанием: «Дэвид Дэвид!»
Несостоявшийся психоаналитик, как я догадался, и приходился, стало быть, сводным братом спириту.
Я был так поглощен своими размышлениями, что поначалу не обратил внимания на девушку со шваброй, мывшую пол у меня на пути. А если и обратил, то не придал этому значения, она выглядела для меня просто одной из тех безликих женских фигур, которых я по временам видел за мытьем и чисткой помещений лечебницы. Только уже вступив на влажный, минуту назад протертый тряпкой на швабре участок пола, я разглядел уборщицу. И совершенно опешил, потому что увиденное представлялось полной бессмыслицей.
Это была Айрис Пэттисон в белом фартуке и симпатичной белой шапочке, прикрывавшей темные волосы. Причем она орудовала шваброй с более чем профессиональным рвением.
Не надо топтаться там, где я только что навела чистоту, сказала она, и в выражении ее лица, когда она подняла его, теперь читалась не грусть, а почти чистейшее раздражение.
Но я едва ли слышал эти слова. Меня слишком поразил ее вид, ее движения. Она могла всего лишь манипулировать шваброй, но и сейчас в ней сквозило нечто Нечто, снова возродившее во мне ощущение театра, взволновавшее как человека сцены. Артикуляция губ, тонкий профиль, когда она стояла вполоборота ко мне, чуть приоткрытый рот все казалось великолепным. Сам того не сознавая, я словно снова вернулся в театр в разгар репетиции.
Превосходно! воскликнул я. Теперь повернитесь и идите туда. Вот так Но только не нужно торопливости Голову чуть склоните влево, чтобы она попала в свет рампы Да, уже намного лучше!
Она уставилась на меня одновременно с тревогой и разочарованием во взгляде, как будто прежде надеялась, что я не такой полоумный, как остальные, но поняла свою ошибку. Я же был слишком возбужден и ничего не замечал. Ухватив ее за руку, я спросил:
Мисс Пэттисон, вы когда-нибудь играли в театре?
Вам Вам лучше уйти, сказала она. Мужчинам нельзя здесь долго находиться.
Не уйду, пока не ответите, играли или нет.
Не знаю, зачем вам это. Нет, не играла. И прекрасно знаю, что актрисы из меня не получится.
Нонсенс! Вам и не надо владеть актерским мастерством. Ему смогу обучить вас я. Понимаете, у вас есть для этого все данные, я сделал рукой широкий жест. Послушайте, мисс Пэттисон. Когда вы выйдете отсюда, я займусь вами по-настоящему. Если у вас хватит терпения и трудолюбия, то через полгода вы сможете выступать на любой сцене. И я осекся, потому что выражение ее лица слишком многое говорило даже мне в нынешнем перевозбужденном состоянии. И не думайте, что перед вами сумасшедший, добавил я на всякий случай. Я действительно театральный режиссер с Бродвея. А сюда попал, потому что стал много пить, но мне уже намного лучше. Все, что я вам сказал, отнюдь не бред умалишенного. Это правда.
На ее губах появилась чуть заметная улыбка.
Боже, какое облегчение, произнесла она. А ведь я и в самом деле решила
Хотя все театральные режиссеры немного сумасшедшие, отважился пошутить я. Но какого черта вы делаете здесь с этой шваброй?
Хотя все театральные режиссеры немного сумасшедшие, отважился пошутить я. Но какого черта вы делаете здесь с этой шваброй?
Доктор Ленц назначил мне мытье коридоров. Лицо Айрис снова приобрело сугубо деловое выражение, словно она действительно была уборщицей со сдельной оплатой труда. Он сказал, что за всю свою жизнь я никогда не занималась ничем полезным. Но мне нравится такая работа.
На мой взгляд, ста долларов в неделю было многовато за привилегию драить тряпкой грязные полы в лечебнице. Но все же Ленц, видимо, знал, что делал, владея всеми нюансами психиатрии. Айрис трудилась увлеченно, без притворства.
Я сказал ей, что она хорошо справляется, и молодая женщина по-детски обрадовалась комплименту. На секунду белый цветок ее лица вспыхнул радостным сиянием.
Тот коридор я уже успела помыть, с гордостью информировала меня она.
Зная, насколько мало может представиться в будущем возможностей побыть с ней наедине, я не мог заставить себя уйти. Мне хотелось столько всего ей сказать, но совершенно внезапно все мое красноречие куда-то подевалось. И я вдруг завел речь о событиях прошлого вечера, выразил сожаление, что спиритическая выходка Фенвика и его тревожное предупреждение так сильно расстроили ее.