– У тебя есть фургон для телесистемы, контролирующей въездные ворота? А у Лэм? У нее будут фургоны?
– Всего два. Они используют мини-камеры, с каждой из которых работает оператор и звукооператор.
– Но когда ты идешь и видишь на улице надпись «Би-би-си» или название какой-нибудь независимой компании, ведущих репортаж из какого-то здания, рядом всегда огромные фургоны. Никто не жалуется на эти фургоны, потому что на них замечательные буквы – TV.
– Ты хочешь большой телефургон?
– Я хочу два фургона. Вытряхни из них все, оставив место для двадцати солдат с автоматами. Это такой же старый трюк, как троянский конь.
– Боже, Нед, сорок солдат будут исходить потом? Да они взбунтуются.
– Поставь кондиционеры.
– Ты что, серьезно?
– Абсолютно серьезно. Поставь фургоны вот здесь, – он ткнул в карту, – или здесь. Тогда дом будет окружен, но на расстоянии не в полмили, а в пятьдесят футов. Если кто-нибудь что-нибудь затеет, все будет наводнено солдатами. – Он увидел, как Шамун сделал пометку на новой карточке.
Шамун радостно потер руки.
– Теперь, я думаю, все предусмотрено.
Нед молча кивнул. Он увидел полуобнаженную Лаверн на ступеньках их дома. Он зажмурился. Что происходит с ними? И между ними? Почему все обрушивается сразу, а не постепенно? Почему все так беспечно-равнодушно и жестоко?
– Лаверн.
Шамун поглядел на него снизу вверх, но, так как он больше ничего не сказал, молча опустил взгляд на карточки.
– Для нее все это не существует, – вырвалось у Неда. Он не выносил тех, кто взваливает на других свои личные проблемы – дешевый способ завоевать расположение, угодливая, фальшивая благодарность за любой дурацкий совет.
– Европа для нее не существует. Это всего лишь скопление банановых республик, где все люди продажны, живут на подачки и не умеют отличать хорошее от дурного, Америку от России: к тому же и говорят смешно.
Шамун снова поднял глаза.
– А мы в них не нуждаемся. Мы громада, а они – карлики.
Нед улыбнулся, с облегчением заметив, что Шамун воспринял этот разговор как политический, а не личный.
– Ты с ней говорил?
– Нет, так говорит муж моей сестры в Сэндаски.
– Неужели все американцы так думают?
– Ты меня удивляешь, Нед. Узнав, что я работаю в посольстве США, они спрашивают: «А на кой черт нам посольства?» Для них это бездарный способ тратить деньги налогоплательщиков. Они хотят знать, почему мы должны иметь представительства в нищих странах третьего мира. Центр мироздания здесь, в Сэндаски. Или, скажем, в Фон-дю-Лак.
– Правильно. Но разве наши предки – не выходцы из Европы? И разве мы не должны быть им благодарны?
Мужчины помолчали. Потом одновременно повернулись к окну и увидели на площади то же, что и всегда, во время перерыва на ленч: люди ели сандвичи, сидя на скамейках или прохаживаясь по двое.
– Это не?..
– Да, – ответил Нед, – это Амброз Эверетт Бернсайд-третий. У него даже походка стала бодрей.
– Что с ним случилось?
– После воскресенья я посвящу тебя во все детали. А сейчас я волнуюсь. Мое обычное предчувствие, как у девушки, когда у нее... Ты уж меня прости.
– Два троянских коня в резерве. Перестань беспокоиться.
– Этого недостаточно. Мы что-то упустили.
Снова установилась тишина. Их взгляды медленно обратились к груде бумаг на столе. Нед выудил несколько скрепленных вместе листков.
– Вот список тех, кто будет работать на приеме, – сказал он. – Не считая обычной прислуги, у нас будет двенадцать музыкантов, двадцать официантов, десять поваров, десять мойщиков посуды, шесть барменов... – Он остановился. – А кто их нанял? Кто их проверил?
– Фирма, занимающаяся обслуживанием приемов: посольство работает с ней много лет. «Ходгкинс и дочь».