«Некоторые советуют внимательно следить за вдохом и выдохом и немного сдерживать дыхание, в наблюдении за ним как бы задерживая
дыханием и ум Можно видеть, что и само собой получается при сосредоточенном внимании:.дыхание исходит и входит тихо», рассказывал о своем опыте и Григорий Палама.
Но для Варлаама, который вряд ли когда-то пробовал сделать свой ум «неблуждающим и несмешанным», все эти дыхательные практики казались делом совершенно непонятным и даже смешным.
В столице Византии Варлаам Калабрийский был достаточно известной, если не сказать громкой, личностью, к его мнению прислушивались многие. Варлаам был автором трудов по астрономии и логике, работал на кафедре императорского университета и какое-то время даже был игуменом одного из монастырей Константинополя.
Одно время Варлаам хвастливо пытался доказать грекам, что византийская наука далеко отстала от Европы. Но в публичном диспуте с греческим писателем и богословом Никифором Григорой он был уличен в невежестве и посрамлен, после чего «от смущения и позора» на время удалился в Фессалоники.
И теперь Варлаам снова появился в Константинополе с новой и такой выигрышной для публичных выступлений темой. В богословских кругах у Варлаама Калабрийского сразу же появились сторонники, которым давно хотелось поставить под сомнение авторитет Афона в глазах всего византийского общества.
Григорий Палама встал на защиту афонских подвижников и сначала попытался переубедить Варлаама частным образом, обращаясь к его здравому смыслу. Как можно рассуждать о том, чего сам никогда не испытал? И какое право имеет говорить о молитве и об исихазме человек, который даже не переступал порога этой «школы»?
Суждения Варлаама поневоле оглупляли афонских монахов в глазах интеллектуалов. На Афоне никто не отрицал необходимость науки и просвещения, «внешние знания» считались необходимой ступенькой для познания истины.
Вспомним еще раз о мысли, которую сформулировал Григорий Палама: «Занятия эти хороши для упражнения остроты душевного ока, но упорствовать в них до старости дурно. Хорошо, если, в меру поупражнявшись, человек направляет старания на величайшие и непреходящие предметы» В одной из его работ встречается запоминающийся образ: человек должен вырастить в себе «цветок просвещения, от которого, словно благоухание приходит познание Божественных тайн».
Для монахов-исихастов молитва не только не отрицает важность человеческого знания, но помогает ему обрести новое качество, просвещает ум. «Божественный свет является и умным он, входя в разумные души, освобождает их от случайного незнания, приводя их от многих правдоподобий к единому и цельному знанию», пишет Григорий Палама.
Но Варлаам Калабрийский, попав в центр всеобщего внимания, разошелся не на шутку. Он написал несколько богословских сочинений, в которых изложил собственные соображения по поводу Божественного света. В них Варлаам называет зрелище, открывшееся апостолам на Фаворе, неким символическим светом, который может то возникать, то исчезать.
Григорий Палама, напротив, был убежден в нетварности (несотворенности) и извечности Божественного света, который «несет в себе достоинство будущего Второго Пришествия Христа, и именно он будет непрестанно озарять достойных в бесконечные веки».
Письменный спор Григория Паламы с Варлаамом продолжался шесть лет, с 1335 по 1341 год, и расколол византийских интеллектуалов на три партии «паламитов», «варлаамитов» и «умеренных».
Последних было большинство, и всех волновало, за кем все-таки будет признана истина. Ученый спор о Божественной сущности и Божественной энергии на самом деле должен был разрешить вопрос о силе молитвы и благодати.
Действительно ли любой человек в молитве может стяжать благодать Духа Святого, о чем говорят афонские монахи-исихасты?
Действительно ли любой человек в молитве может стяжать благодать Духа Святого, о чем говорят афонские монахи-исихасты?
Мнение Григория Паламы: несомненно. Бог непознаваем как сущность, но Бог это и энергия, и эту нетварную энергию можно называть по-разному: жизнью, благодатью, светом Она открыта для человека, но только если он приготовит, очистит свою душу, чтобы вместить этот Божественный свет.
Для Варлаама и «варлаамитов» аскетизм и духовные подвиги были чем-то устаревшим и бессмысленным. Зацепившись за мысль о Божественной энергии, они обвинили Григория Паламу (а в его лице и всех афонских монахов) в двубожии и назвали их еретиками.
Десятого июня 1341 года в Константинополе был созван Собор, призванный разрешить спор Паламы с Варлаамом. Темы публичного диспута были все те же об Иисусовой молитве и сущности фаворского света.
«Варлаам стал клеветать на всякое богоявление для оскорбления [подвижников], прилежащих в безмолвии Богу, пытаясь показать, что оно гораздо ниже знания сущего, основанного на философских науках А также стараясь доказать, что просиявший на горе свет Спасителя тварный и описуемый и целиком чувственный, возникающий и исчезающий, одно из чувственных видений и как воображаемый худший по сравнению с разумом» позднее обозначит Палама главные точки дискуссии в своем сочинении «Полемика с Акиндином».