Что, уже Сефтра? оглядевшись по сторонам, произнес проснувшийся от внезапно наступившей тишины, Григорий.
Если бы кобыла могла говорить, то, наверняка согласилась бы с ним. Но она лишь глубоко вздохнула и выпустила из ноздрей огромные клубы пара.
Много не пей, заботливо проговорил Конюхов, рассматривая в охваченную заберегами реку.
Словно поняв слова возницы, Зорька склонилась перед лесной речкой. Она жадно пила, бредя по воде, пока не достигла другого берега. Сефтра здесь была мелкой и узкой, позволяя путникам свободно пересекать ее вброд. К тому в том месте шустрый речной перекат не замерзал почти всю зиму.
Ну, чего встала! крикнул Григорий. Мне ноги тоже мочить?
Кобыла оторвала губы от воды, выпрямилась и вытащила телегу на берег. Лишь только задние колеса достигли суши, она остановилась. «До чего умна, зараза, подумал Конюхов и спрыгнул на землю». Он сгреб с телеги охапку сена и бросил перед Зорькой. Через полверсты будет отворотка в Бакино и оттуда до Ачема останется двенадцать верст.
Конюхов с трудом нащупал за пазухой часы, в который раз сожалея, что до сих пор не обзавелся наручными. Долго высвобождал их из глубоко кармана. Наконец, достал, откинул крышку и поднес циферблат поближе к глазам. В последнее время зрение заметно ослабло. Анисья все чаще стала просить его обратиться к доктору, но Григорий связывал это с накопившейся усталостью и слушать жену не желал. Стрелки раскинулись на циферблате, показывая начало одиннадцатого. До деревни оставалось часа три езды.
Он достал из мешка краху хлеба и подошел к Зорьке. Отломив небольшой кусок, сунул его себе в рот, а оставшийся ломоть протянул лошади. Та оторвалась от сена, подняла голову и осторожно губами смахнула хлеб с его ладони. Конюхов похлопал кобылу по морде и пошел по дороге. Зорька, чуть замешкавшись, тронулась следом. Григорий немного прошелся по припорошенной снегом дороге и запрыгнул в телегу. Спустя два часа повозка добралась до местечка с необычным названьем «Коромысло».
Здесь, километрах в пяти от Ачема, дорога с обеих сторон упиралась в небольшое болото, раздваивалась и соединялась между собой сразу за ним. Место в округе было известное, потому как в соседнюю деревню Бакино ездили часто и только тут. Да и в районный центр попасть можно было только по ней. С высоты местечко напоминало охотничий лук. Напрямую через болото, словно по тетиве, ездили зимой, когда земля замерзала. Опушкой же леса, где был проложен объезд и прозванный в народе «коромыслом», пользовались в летнее время. Было когда-то желание у ачемян сделать дорогу через болотину круглогодичной, но пришедшая на смену прежнему режиму Советская Власть изменила их планы. И с тех пор недостроенная, частично заросшая гать, лишь обозначала направление короткого пути. Теперь, видневшаяся из-подо мха, узкая полоска бревен больше напоминала брошенную рядом с тетивой стрелу, чем некогда обустроенный участок дороги.
Намереваясь отвернуть от болота, Зорька вдруг остановилась, напряглась и беспокойно повела ушами. Выпучив глаза, кобыла задрала верхнюю губу, обнажая крупные желтые зубы, и громко заржала. Конюхов насторожился и потянулся к лежащей рядом кобуре с дежурным наганом. Совсем рядом раздался глухой собачий лай и на дорогу выскочил огромный рыжий пес. Лошадь, завидев его, успокоилась, словно обрадовалась такой встрече. Все-таки встретить лесного зверя менее приятное событие, чем пусть и злую, но деревенскую собаку. Она негромко фыркнула, потрясла гривой и не спеша двинулась навстречу псу.
Рыжий, рыжий! послышался из леса визгливый мужской голос.
«Гаврила, что ли? удивился Григорий. Ну, надо же! Сам встречает меня. Я к нему, а он навстречу». Пока он соображал, что делать, лошадь снова остановилась. В просвете между деревьев и в самом деле показалась фигура Оманова. Увидев подводу, он шагнул к ней, прикрываясь рукой от выглянувшего из-за леса яркого солнца. Когда до лошади осталось десятка два шагов, он разглядел сидевшего в телеге мужчину. «Гришка пожаловал. Не по мою ли душу? Как не ко времени, как не ко времени, забеспокоился Оманов».
Здоров, Григорий Пантелеевич! бодро проговорил он, никак не проявляя свое волнение. А я, думаю, на кого это мой кобель осерчал. Уж не медведь ли? С чем в наши края и надолго ли? подойдя ближе, Гаврила закинул за спину ружье и слегка поклонился Конюхову.
Здоров, Григорий Пантелеевич! бодро проговорил он, никак не проявляя свое волнение. А я, думаю, на кого это мой кобель осерчал. Уж не медведь ли? С чем в наши края и надолго ли? подойдя ближе, Гаврила закинул за спину ружье и слегка поклонился Конюхову.
Здоров, здоров, негромко ответил тот, в свою очередь, никак не выдав легкую растерянность. Угодья твои, кабыть, в других местах?
Подошедший Гаврила выпростал из рукавицы руку, собираясь поздороваться. Но по виду Конюхова, понял, что вряд ли тот сделает тоже самое и, чуть замявшись, сунул ее за пазуху.
Не взял вот с собой, с досадой произнес Оманов и вытащил руку назад.
Чего? не понял Григорий.
Билет охотничий дома оставил.
Будто он у тебя есть, усмехнулся Конюхов.