«Убытки отмечает, — подумал Мэтью. — Чтоб они у тебя только росли всегда!»
И вдруг, как дикий зверь, почуявший, что за ним наблюдают, Осли вскинул голову и впился взглядом в глаза Мэтью. Сквозь плавающий дым они смотрели друг на друга, а за другими столами так же шлепались карты и катались кости, вопили от радости удачливые и проклинали судьбу проигравшие, шептали что-то гостям проститутки и какая-то бурая собака шныряла вокруг в надежде стащить объедок.
И так же резко Осли отвел глаза, дописал, что писал у себя в блокноте, закрыл его со звучным хлопком и ударил массивным кулаком по столу, требуя сдавать на следующий круг.
Мэтью тоже отвернулся и вышел в передний зал, где как раз Джон Файв подписывал свой счет у содержателя таверны.
— Я уж было потерял тебя в толпе, — сказал Джон. — Нехорошо тебе, что ли?
— Да нет, все в порядке, — ответил Мэтью, — но на свежий воздух выйти стоит.
И он вышел на Бродвей, отвлекаясь мыслями от Эбена Осли и думая о деле, которым будет заниматься сегодня вечером. Джон Файв шел рядом с ним, не заметив той короткой и молчаливой сцены, что разыгралась несколько минут назад.
Глава пятнадцатая
Около десяти часов вечера Диппен Нэк остановился у колодца посередине Мейден-лейн. Отставив в сторону фонарь и короткие вилы, он опустил в колодец ведро и глотнул воды, которую запил мощным глотком из кожаной фляжки, добытой из внутреннего кармана. После этого он подобрал свое имущество, обошел колодец, помахал фонарем, светя на дома и лавки и держа вилы наготове, после чего решил, что это вполне достаточная инспекция. Далее Нэк направился по Мейден-лейн на запад, в сторону Бродвея.
Мэтью вышел из-за угла магазина париков Джейкоба Вингейта, где прятался, и проводил взглядом неприятного коротышку, шествующего как бантамский петух. Нэк был из тех горе-констеблей, что создали этой должности дурную славу. Скорый на обвинения в адрес невинного гражданина и скорый на ногу при первом же признаке настоящей опасности, Нэк обладал еще и злобным характером. Несколько магистратов — Пауэрс в том числе — выносили ему предупреждения, чтобы перестал таскать ключи у тюремщика и приходить мочиться на заключенных, пока они спят.
Присматривать за домом преподобного Уэйда оказалось труднее, чем Мэтью рассчитывал — Нэк был уже вторым констеблем на Мейден-лейн за час. Первый, Сильвестр Коппинз, был вооружен топором. Было бы нехорошо, если бы увидели, как Мэтью шатается поблизости, но, по счастью, между магазином Вингейта и соседним зданием был просвет в три фута, чего Мэтью оказалось вполне достаточно, чтобы спрятаться. На этих улицах мало домов стояло впритык, и Мэтью подумал, не так ли и Маскер исчезает из виду, от укрытия к укрытию, когда уходит с места преступления. Но сейчас Мэтью показалось, что констеблям было велено совершать обходы быстрее обычного, а это значит, что Лиллехорн больше озабочен видимостью, чем защитой жителей, или же сами констебли торопятся. То, что Нэк, перед тем как глотнуть из фляжки, выпил воды, дало Мэтью понять, что коротышка желает остаться в более бдительном состоянии, чем это было бы нормально для трусливого пьяницы, даже вооруженного вилами.
Мэтью хотелось бы иметь лампу, но сегодня вечером он рад был темноте. И еще ему не помешала бы рапира или пистолет. Да хоть бы и праща. Он очень остро чувствовал собственную незащищенность, а потому бдительно оглядывался, чтобы никто не свалился ему на спину из щели, дающей укрытие.
Было настоящим безумием оказаться здесь, подумал он уже не в первый раз. Несколько раз он видел прохожих — одни шатались, пьяные, другие шли быстрым шагом, стремясь уйти с улицы. Мэтью сомневался, что храбрость констеблей выживет после одиннадцати, когда растают свечи в фонарях. Может быть, преподобный Уэйд и не выйдет сегодня, ибо он, хотя и был служителем Бога, отлично сознавал, на что способен дьявол.