— Можно подойти? — крикнул Мэтью.
— Если хотите, — ответила она, не отрываясь от своего творчества.
Мэтью подумал, что дело безнадежное, но все же пошел по пирсу. С первых же трех шагов он понял, что Берри выбрала тот причал, где еще первый охотник свежевал бобра в Новом Амстердаме. На пирсе оставили вмятины носы тех лодок, которых давно уже нет на свете, и щели зияли между обгрызенными временем досками настила. Мэтью остановился, понимая, что один неверный шаг по изъеденному древоточцами причалу — и он совместит ванну со стиркой одежды. Тут он почувствовал на себе взгляд Берри и понял, что должен пройти этот путь. Тем более она его прошла ведь? Но какого черта она из всех возможных мест выбрала этот развалившийся пирс?
Он продолжал идти. Каждый треск или скрип заставлял вздрагивать. В одном месте попалась дыра размером с наковальню. Увидев под собой темную воду, Мэтью чуть не повернул назад, но он уже прошел более полпути до сидящей по-турецки девушки и чувствовал почему-то, что пройти этот путь — дело чести. Или смелости. Как бы там ни было, он осторожно обошел дыру по рассыпающимся доскам и двинулся вперед — осторожными, рассчитанными шагами.
Когда он дошел до Берри, то, наверное, не сдержал вздоха облегчения, потому что она изогнула шею, глядя на него из-под соломенной шляпки. Мелькнула проказливая улыбка.
— Правда чудесная погода для прогулок, мистер Корбетт?
— Просто воодушевляющая.
Мэтью чувствовал некоторую сырость под мышками. Девушка снова стала рисовать, и Мэтью увидел, что на бумаге получается очень приятный холмистый пейзаж пастбища. Рядом с Берри стояла коробочка, где лежали мелки разных оттенков.
— Кажется, я его все-таки еще не поймала, — сказала Берри.
— Кого не поймали?
— Дух этого места, — ответила она. — Всю эту энергию.
— Энергию?
— Силу природы. Вот, посмотрите на законченный.
Она подняла рисунок, показывая тот, что лежал под ним, и Мэтью показалось, что у него сейчас глаза заболят. На этот рисунок, в тот же пейзаж, что рисовала она сейчас, вторглись ярко-изумрудная зелень, светлая травяная зелень, полосы желтого и пятна оранжевого и красного огня. Это больше походило не на пасторальный пейзаж, а на изображение кузнечного горна изнутри. Это акт войны против Матери-Природы, подумал Мэтью и посмотрел на ту сторону реки — проверяя, что ничего там такого нету. И конечно же, не было. Мэтью не удержался от мысли: что бы добрый богобоязненный и ведьмобоязненный народ Фаунт-Ройяла подумал о такой картине и художнице, которая ее создала? Слава Богу, дурной художественный вкус не является признаком одержимости демоном, или Берри тут же повесили бы за ее синие чулки. «Я бы никому не стал это показывать», — чуть было не сказал он, но успел так прикусить язык, что чуть кровь не выступила.
— Это только набросок, конечно, — сказала она. — Когда получится правильно, перенесу на холст.
Но совсем промолчать он не мог.
— Вы знаете, я не вижу на том берегу ничего красного или оранжевого. Только зеленое… а, это было на восходе солнца?
Она опустила неоконченный рисунок, закрыв предыдущий, будто давая понять, что у Мэтью ума недостаточно, чтобы на него смотреть, и продолжала рисовать.
— Я не пытаюсь изобразить то, что есть, мистер Корбетт, — сказала девушка. — Я пытаюсь передать суть этого места. Вы не видите ни красного, ни оранжевого — то есть моей интерпретации творящего огня земли, — потому что смотрите только на пастбище.
— Ну да, — согласился он. — Это я и вижу перед собой — пастбище. Я что-то упускаю?
— Только ту стихию, которая работает в глубине под ним.