Рэмсенделл открыл было рот, потом оглянулся на Хальцена, который еще раз затянулся, выдохнул струю дыма и сказал:
— У нас тут есть один молодой человек — житель Уэстервика, — который ездит для нас в Нью-Йорк закупать медицинские товары в аптеке на Смит-стрит. Последний раз он ездил в четверг. Он остался ночевать в городе, в пансионе, и вернулся в пятницу. С собой он привез одну вещь…
Хальцен глянул на Рэмсенделла, приглашая продолжать.
— Он там завтракал в таверне и привез экземпляр вашей газеты.
— «Уховертки»? — спросил Мэтью.
— Именно ее. — Рэмсенделл натянуто улыбнулся, и улыбка тут же исчезла. — У нас есть пациентка, которая любит, чтобы ей читали вслух. Эта пациентка… мы обращаемся с ней особым образом.
— В каком смысле особым? — оживился Грейтхауз.
— Нет-нет, она не склонна к насилию. Даже я бы сказал, она абсолютно спокойна. Другие пациенты называют ее Королевой.
— Королевой?
Мэтью вспомнил, что на улице Джейкоб уже произносил это слово.
— Да, именно так. — Рэмсенделл посмотрел в глаза Мэтью, наблюдая за реакцией. — Вы думали когда-нибудь, что здесь можно встретить королеву? Пусть даже королеву Бедлама?
— Наша проблема состоит вот в чем, — сказал Хальцен. — Мы хотим выяснить, кто она. Ее настоящее имя, откуда она родом. Ее историю и… и почему она оказалась в таком состоянии.
— И что это за состояние? — Грейтхауз чуть ли не сжался, ожидая ответа.
— Замкнутое, — ответил Рэмсенделл.
Наступило молчание. Под потолком плавал дым, в соседней комнате черноволосая женщина продолжала тщательную полировку блестящих флаконов.
— Я думаю, нам нужно ее увидеть, — сказал Мэтью.
— Да. — Рэмсенделл отодвинул стул и встал. — Я вас представлю.
Глава двадцать шестая
К удивлению Мэтью и Грейтхауза, доктора не повели их в каменное здание — вместо этого они зашагали по дорожке, ведущей к другому дому на краю сада.
Дневной свет мерк. Вдоль дорожки стояли фонарные столбы, как на углах нью-йоркских улиц, и какой-то человек в сером, с блестящей лысиной, поджигал спичкой фитили.
— Добрый вечер, сэры, — поздоровался он приветливо, и доктор Рэмсенделл бросил на ходу:
— И вам, Чарльз.
— Это тоже пациент? — спросил Грейтхауз, когда они немного отошли. Рэмсенделл кивнул, и Грейтхауз сказал: — Считайте меня тупицей, но я не совсем понимаю, зачем вы позволяете психам разгуливать на свободе, а не держите их под замком.
— Как я уже отметил, у нас здесь применяется просвещенный подход. В отличие от лондонских клиник, в которых, скажем честно, врачи так перегружены, что у них нет иного выбора, как сгонять всех пациентов в одну кучу. Я готов признать, что мы идем на риск, предоставляя некоторым нашим подопечным отдельные права и обязанности, но только лишь после тщательной их оценки.
— И никто из них не пытается воспользоваться случаем сбежать?
— Мы очень осторожны в предоставлении свободы, — ответил Хальцен. За ним тянулся след дыма от его трубки. — Это правда, что у нас было два побега семь лет назад, в первый год, как мы открылись, но в целом пациенты, которым доверяют работы, гордятся таким доверием. И, конечно, мы выясняем, достаточно ли они тверды в уме, чтобы понимать последствия неосмотрительных действий.
— И что это за последствия? — спросил Грейтхауз колко. — Выпороть кнутом до крови?
— Ни в коем случае! — Ответ этот вместе с клубом дыма и некоторым жаром был направлен почти в лицо Грейтхаузу.