— А вот кусок веревки. — Грейтхауз осторожно за него потянул, слишком поздно обнаружив, что она слилась с гниющей плотью, и за ней потянулся кусок кожи, похожий на мягкий сыр. Это был кусок тонкой, но прочной веревки, растрепанный с обоих концов. — Видишь следы на запястьях, где его связали?
— Да, — ответил Мэтью, хотя он не наклонялся для слишком пристального осмотра. Но одну вещь все-таки заметил: — На левой руке. Там большого пальца нету.
— Только первой фаланги. Похоже на старую рану, потому что кость гладкая.
Грейтхауз осмелился ее потрогать, потом его рука подвинулась к одной из колотых ран. Сперва Мэтью показалось, что он хочет вложить пальцы в эту багровеющую щель, что могло бы оказаться последней каплей, но Грейтхауз только описал рукой в воздухе круг:
— Я вижу четыре раны, но не стану его переворачивать и проверять, точно ли твой Мак-Кеггерс посчитал их число. — Он убрал руку и посмотрел на Мэтью. Глаза у него покраснели, будто от густого и едкого дыма. — Я тебе скажу, — начал он, — что видал нечто подобное. С уверенностью сказать не могу, а додумывать не стану, но…
Мэтью с воплем отскочил, и глаза у него стали размером с те тарелки, что Стокли выставлял на прилавок. Наверное, подумал он, это дрожит теплый воздух, или пары поднимаются из могилы, но ему представилось, что труп вдруг дернулся мелкой дрожью.
— Что такое? — Грейтхауз вскочил на ноги моментально. — Что с тобой?
— Он шевельнулся, — прошептал Мэтью.
— Шевельнулся? — Грейтхауз глянул на труп, удостовериться. Труп и труп. — Ты спятил? Он же мертвее короля Иакова.
Они оба уставились на тело, и потому оба увидели на этот раз, как пробежала по нему дрожь, будто мертвец пробуждался от смертного сна. И это движение, понял пораженный ужасом Мэтью, именно что дрожь, а не действие мышц и сухожилий, давно превратившихся у этого несчастного в студень.
Грейтхауз шагнул к могиле. Мэтью остался на месте, но услышал тот же звук: тонкий, едва уловимый хрустящий шелест, от которого волосы дыбом встали.
Грейтхауз уже сообразил, что это, и потянулся за лопатой, но тут из носа и открытого рта мертвеца выплеснулись омерзительной армией бледно-желтые тараканы. Они лихорадочно метались по безглазому лицу, еще новые потоки хлынули из раневых отверстий, будто капли желтой крови. Наверное, сотрясение тела или же неприятное для них солнечное тепло побеспокоило их в мокром пиршественном зале, и Мэтью понял, откуда взялись дыры в простыне.
Грейтхауз стал засыпать могилу как человек, вдруг увидевший высунувшиеся из ада рога самого дьявола. Не было ни времени для церемоний, ни нужды в них, потому что душа давно оставила эту шелуху, лежащую в яме, и отбыла в лучший мир. Мэтью бросился помогать, и они вместе сперва закрыли лицо с маской кишащих насекомых, потом забросали землей тело, чтобы его уже не было видно. Когда могила снова стала холмом, Грейтхауз без единого слова отшвырнул лопату и направился к реке. Встав на колени у самой воды, он принялся плескать себе в лицо, а Мэтью сел на камень, давая солнцу высушить на себе холодный пот, выступивший из всех пор.
Когда Грейтхауз вернулся, Мэтью показалось, будто он за секунды постарел лет на пять. Под глазами легли темные тени, подбородок чуть опустился, и даже походка стала тяжелой и усталой. Он остановился между могилой и Мэтью, покосился, убеждаясь, что из земли ничего не ползет. Вздрогнув почти незаметно для глаза, он опустился на камень чуть в стороне от Мэтью.
— Ты отлично справился, — сказал он.
— Вы тоже.
— Я бы хотел проглядеть его карманы.
— Правда?
— Нет, — ответил Грейтхауз. — На самом деле нет.