Мой любимый пират
Повести
Евгений Кремнёв
© Евгений Кремнёв, 2016
© Bykst, иллюстрации, 2016
Мой любимый пират
I
Когда чистила зубы, появился позыв к рвоте. И аппетита не было.
Врач в консультации принимал с двух. Оттуда вышла как в тумане: беременна! Ведь так береглась!.. Она прибавила месяцы, и получилось, что в январе 1994-го у неё родится ребёнок.
В полшестого вечера, как обычно, началась подготовке к работе. Особо тщательная. Сегодня она должна быть сверхнеотразима.
Наташа нарисовала глаза «спальные комнаты» с темными линиями теней на веках. Над ними высокомерно взлетели брови мягко-коричневые контрастировавшие с темной тушью. Природный цвет ее лица фарфоровый. Румяна придали щекам цвет молочно-розовый. Довершал образ подведенный по кругу «рот-поцелуй».
Волосы, постриженные в форме карэ, были у нее лимонно-жёлтые. Наташа подняла подбородок, склонила голову набок, надула губы и прищурила глаза. Сходство Мэрилин Монро было потрясающим.
Сняв халат и трусики, она в зеркале шифоньера стада разглядывать себя, представляя, как эти аккуратные груди отяжелеют от молока и обвиснут. Девичьи бедра раздвинутся, давая место растущему плоду, живот раздуется, словно дирижабль. Она повернулась боком, пытаясь обнаружить изменения в плавном изгибе живота, уже содержавшем в себе нечто вроде ящерки или головастика. Одев трусики, она вертела в руках зеленое платье-резинку и представляла, как будет выглядеть в нем этак месяца через четыре.
Девушка бросила платье на диван, опустилась в кресло и, откинувшись на спинку, крепко зажмурила глаза, боясь разреветься и испортить макияж. Она мысленно послала пару крутых матов сильной половине человечества, и это помогло ей остановить уже вот-вот наворачивавшиеся слезы.
Привычным взглядом она окинула еще полупустой зал. Сняла микрофон со стойки и глянула на Игорька с блуждающей улыбкой инфанта переминавшегося за «клавишами».
Три-пятнадцать! махнул Игорек головой и нажал кнопку компьютеризированного инструмента. Этажерки колонок по бокам сцены ожили и выдохнули в зал упругую волну,
Наташа Уланова запела.
Песня исполнялась всего третий вечер и еще не приелась. Слегка прикрыв глаза, она погрузилась в сентиментальное варево попсовой лирики. Голос теплого грудного тембра, осыпаемый серебрянными звонами тарелок и прозрачными колокольцами синтезатора, порхал по акустическим этажам между тугими басами и хлесткими выщелкиваниями ударных; между роялем и откликавшейся на его зов медной группой. Во всю эту гармоническую мешанину, упрятанную в чипы хитрой электроники, вплетались жалостливые позывы Юрчищиной гитары и утробные кряки Стекловского тенор-саксофона.
Мужики, особенно южного нареза, отставив ножи и вилки, пожирали глазами виолончельную фигуру, женщины ревниво искали изъяны.
Отпев, Наташа ушла за колонну на сцене, собираясь переждать инструментальную композицию, но, едва сев, вновь встала: к сцене подрулил толстый «ара» одетый дорого, но весь какой-то пыльный и оттого похожий на куль картошки. Он всучил Стеклу ассигнации и прогорланил, Пусть карасавица ище сапает!.. Для Гоги сакажи!..
Справа от сцены сдвигали два стола и заново накрывали. Это было место Сережи и его команды.
Песня была старая, она пела не задумываясь, играла тембром и напрягалась всякий раз, когда в кабак входил кто-нибудь новый.
В перерыве сидела как на иголках и раздвоенная: одна половина ожидала Сережу, другая улыбалась Игорьку, переминавшемуся с тарелкой в руке, наяривавшему бифштекс и улыбавшемуся клоунской улыбкой. Гитарист Юрчище с вечно мятым воротником и съехавшим набок галстуком курил у приоткрытой двери кондейки пускал туда колечки; Стекло, забыв о толстозадой поклоннице, минутой, раньше поманившей его на «рюмку чая», прильнул ухом к саксофону и щелкал клапаном.
Сердце у Наташи тяжело забилось, когда Юрчище, слегка отстраняясь, улыбнулся в дверь. Стекло, оторвав ухо от сакса, сказал еще невидимому. А-а, человек с красным лицом!..
«Не он!..»
В кондейку ввалился Валерок с зардевшейся физиономией. Он ухмыльнулся «Гы-гы-гы!», поздоровался с Юрчищем, который, придуриваясь, ответил ему таким же «Гы-гн-гы!».
Пожди! Пожди! сказал Игорек с набитым ртом, поддерживая Юрчищино придуривание, и протянул руку для рукопожатия.
Когда долг отдашь, мля? сказал Стекло.
Да, Стекло, не души! ответил Валерок, еще сильнее наливаясь красным. Он кивнул Наташе и цветом дошел до помидорной кондиции. Чуваки! он посмотрел на Юрчищу. Гы-гы-гы! оскалился тот.
Я серьезно! Песню сбацаете? «Скри
Пожди! Пожди!.. перебил его Игорек, ставя вылизанную тарелку на подоконник.
Конечно, конечно! закивал головой Юрчище. Деньги не нужны! Не-е!.. Блевать тянет от денег!.. Тоже на шару люблю песняки заказывать!..
Си-минорную тебе Шопена! сказал Стекло, откручивая клапан. Валерок, в кольце придуривавшихся музыкантов, вертел головой.
Стекло-о?! просунулась в кондейку голова толстопопой поклонницы.
Лечу-у! откликнулся саксофонист. Валера морда-стоп-сигнал упер руки в бока и сказал обиженно. Чуваки, че жлобеете! «Скрипача» сбацайте!