А что это за растение? неутомимо спрашивал я, пристально рассматривая зелёный узор листьев.
Это редкое растение очень редкий папоротник
Откуда ты знаешь?
Здесь написано, отвечала она, указывая на наклейку под растением миниатюрный манускрипт, испещрённый мелкими буквами старинного почерка.
Так как Тома умела читать, она с деловитостью учёного воспроизводила для меня вслух эту тайнопись: без труда прочитывая названия растений и комментарии к ним, написанные красивым четким дедушкиным почерком.
Гербарии заворожили меня с первого взгляда. Их шелест, словно шелест листвы, их запах запах отцветших трав и цветов, причудливые линии травинок, виньеток, украшавших их по контуру листа, в которых угадывался силуэт таинственных цветов, тонкие, как пальцы, стебельки, корзиночки соцветий, всевозможные разветвления все это многообразие линий и форм волновало и вдохновляло меня, как неисчерпаемость самой жизни.
Лист за листом перебирала Тома эту прекрасную повесть, запечатлённую на истёртых листах бумаги.
А где дедушка взял этот цветок? спрашивал я, прислушиваясь к винному аромату ветви незнакомого ещё мне цветка, сорванного, быть может, когда-то ранним утром до восхода солнца.
В лесу когда он ездил в Брянск к нашим родственникам Он нашёл его, гуляя в лесу
Я взял в руки пергамент и прильнул к гербарию. От него веяло духом леса и далеких странствий.
Это папоротник Он зацветает один раз в сто лет, сказала она, словно растравливая моё воображение путешественника или давшего обет завоевателя.
И твой дедушка видел, как он цветёт?
Да нет. Ведь для этого нужно отправиться в лес в ночь на Ивана Купалу ровно в полночь, произнесла она, и от её слов на меня вдруг дохнуло прохладой, будто дыханием Лесного царя.
Тамара вытаскивала один лист гербария за другим, и шелест пергамента под ее пальцами магнетически действовал на меня. Я смотрел не отрываясь на причудливые растения самых невообразимых форм: с корзиночками, соцветиями, усиками, завитками Тогда я впервые узнал, что цветы и травы на самом деле могут иметь совсем другие названия, а не те, какими обычно мы привыкли их называть с детства. Не извиняясь, что мешал столь премудрой особе читать, я постоянно прерывал её, засыпая своими вопросами, и если она не знала, что ответить, Тома спрашивала об этом у дедушки, часто сидящего тут же, рядом.
О, это действительно чудо из чудес! как-то на выдохе отвечал дедушка. Такая луковица зацветает лишь раз в столетие во дворце Константинопольского императора
Водя пальцем по бумаге, Тома свободно читала всю эту тайнопись, сбиваясь лишь изредка в тех местах, где стиль букв переходил на латинский. Эти таинственные свитки с символикой и цветами были близки какой-то сокровенной части моей души. Названия растений и цветов звучали для меня просто как заклинания.
Когда она умолкла, сомкнув застежки огромной папки с гербариями, дедушка тоже убрал свои очки в очешник. Во дворе постепенно становилось темно. Он открыл ворота, и вечерний луч солнца, ворвавшись, осветил страстоцвет на клумбе, расположенной у самого забора. Через открытые ворота можно было видеть, как гнали стадо коров с пастбища на горе Ялунихе, Позвякивание колокольчиков предвещало их приближение. Жители улицы шли встречать каждый свою корову, приманивая её кусочком белого хлеба и загоняя в хлев. Завтра с утра мама пойдёт к соседям, чтобы купить банку парного молока.
Красною кистью рябина зажглась.
Падали листья. Я родилась
Мне и доныне хочется грызть
Жаркой рябины горькую кисть.
М. Цветаева. «Красною кистью»1916Придя домой, я вспомнил, что прошлой осенью я заложил в одну из книг, приглянувшуюся мне своими старинными виньетками, листья деревьев, так поразившие моё воображение своей необычайной формой и яркой осенней окраской. Я бросился к книжной полке и стал отыскивать эту книжку, такую необходимую мне сейчас, ведь мне не терпелось взглянуть, что сталось с листьями моего могучего древа. Я принялся перелистывать страницы и обнаружил среди виньеток, что даже засохшие, они были в отличной форме, сохранив всю причудливость конфигурации листа и привлекательность окраски. Сам того не ведая, я был теперь обладателем гербариев.
Среди моих трофеев особенно меня впечатлила одна ветка. Она больше всего подходила для того, чтобы сделать из неё самый настоящий гербарий, эту новую для меня диковинную вещь. Я вырвал из альбома плотный лист бумаги, аккуратно подравняв его по краям, и с помощью клея прикрепил к нему ветку рябины с гроздью красных ягод. Теперь нужно было раздобыть где-то лист кальки. Я залез в отцовский «дембельский» альбом, который он привез когда-то из Германии и которым так дорожил, в котором на моё счастье страницы были отделены одна от другой прозрачно-матовой бумагой, точно такой, как была мне нужна. Я знал, что получу взбучку от матери, но уже не мог остановиться в своём порыве детского сумасбродства. Я вырвал шуршащий лист из отцовского альбома и прикрепил его на свой благословенный гербарий. Оставалось только сделать на нём идентифицирующую надпись, но сам я сделать этого не мог, и мне нужна была помощь Томиного дедушки.