И все равно, вот не поверите, а выперли меня по собственному желанию как пьющего много водки на боевом посту. Но это вранье. Я водку не уважаю. Вот ежели самогонка от Ильича тогда другое дело.
Лагерь спал. Максим представил себе, как похрапывает во сне Георгий Победоносец и дремлют стоя кони его эскадрона. Как вздрагивает Орлеанская Дева, когда ей снятся застенок и костер. Как покоятся на облаке серафимы, прикрыв верхней парой крыл глаза и уши, средней бестелесное тело, а нижней срамные места. Только дозорные бодрствовали, бдительно разглядывая в бинокль поле, слабо освещенное ущербной луной. В голове сложилась первая строфа стихотворения:
В полевой бинокль мощный
Я гляжу на мир полночный,
А кому-то виден, может быть, и я.
Мир устроен слишком сложно,
Но понять устройство можно,
Если вычислить законы бытия.
Стихотворение не желало сочиняться дальше, и он снова стал вполуха слушать треп Егор Егорыча.
Продолжение рассказа
Значит, нанялся я ночным сторожем в турфирму «Сириус». Не знаю уж, отправляли они туристов на Сириус или куда подальше, а дела у них шли неплохо. Мебель новенькая, на столах компьютеры с диагональю, а кресла здоровенные, как, извините, в зубоврачебном кабинете. И диванчик небольшой, но для спанья удобный. Ну и как-то ночью, смешно сказать, всё подчистую стибрили. Столы с креслами, компьютеры с диагоналями, сейф с деньгами ежели, конечно, они там были и даже диванчик. А меня, сволочи, на пол переложили.
Утром понабежали следователи, меня растолкали и объяснили, что это я грабил. А я им прямо говорю: «Я что, Шварценеггер, чтобы всё это унесть? И на кой мне столько мебели?». Так что директор устроил мне раздолбеж, а туристам рассказал, что их денежки фьють, поэтому никакие Сириусы им не светят, и пущай сидят дома и смотрят передачу «Курорты мира» по телевизору. А себе купил трехэтажную виллу и неслабый «Лексус» с наворотами и разными цацками. Ну, да не об нем речь. А об том, что остался я опять без работы
Егор Егорыч травил байки до конца смены, прерываясь только на закуривание новой сигареты. Никакой реакции слушателя не предполагалось, лишь время от времени звучало: «Не спишь? Ну так слушай дальше». Максим волей-неволей слушал.
После нападения бомбистов снова потянулись дни и ночи без заметных происшествий. Пару раз прошел небольшой дождь, да однажды рухнула палатка, которую в темноте случайно протаранил Федя. На него, как обычно, поворчали, но, скорее, для проформы: восстановление палатки внесло в жизнь хоть какое-то разнообразие.
В сотне Максима появилось два русскоговорящих иностранца: скрипач из Сербии Стефан Йованович (он всем сообщал, что это не отчество, а фамилия) и американо-израильский еврей Изя Мандель. Стефан учил русский язык в школе, а у Изи родители были из Одессы. Йованович каждый вечер, уйдя поглубже в лес, упражнялся в игре на скрипке. Иногда выступал и перед слушателями, хотя говорил, что эта скрипка «ни богу свечка, ни черту кочегар», и рассказывал, что дома у него осталась еще одна старинная, работы Жана Вийома. Однако, по мнению Максима, и эта звучала прекрасно.
Изя выглядел гротескно. Рыжебородый, в черном шелковом кафтане с белой ленточкой на плече и в черной шляпе, регулярно слетающей с головы. Под ней обнаруживалась ермолка, которую Изя называл «кипа». С собой он привез огромную коробку с концентратами и пару кастрюлек, в которых сам готовил себе еду. Как он объяснял, его продукты кошерные, а те, что у Анны Михайловны, нет, поэтому в пищу они не годятся. Кто-то спросил, можно ли ему смотреть, как другие едят некошерное, на что он серьезно ответил:
Это ваша проблема, я за вас перед Ним не отвечаю.
Воеводе Изя понравился. В его времена примерно так одевались польские шляхтичи.
Жиды оне полезные, изрек Самозванец. Даром что пужливые, зато хитрые. Бери его к себе в сотню, не пожалеешь.
У Славки же после знакомства с Изей возникли некоторые подозрения, и он поинтересовался у Максима:
Что это за пугало? Он совсем с глузду съехал?
Максим уверил его, что с Изей всё в порядке: религиозным евреям так положено. Слава удивленно покрутил головой, но, кажется, поверил.
Ладно, твое дело. Тебе с ним вожжаться.
Серёга долго мучился раздумьями и в итоге поделился мудреным вопросом:
Вот, допустим, сами-то евреи как о себе говорят? Не станет же типа народ называть себя таким дурным словом.
Они себя иудеями обзывают, потому как происходят от Иуды, авторитетно пояснил Егор Егорыч.
Это который типа Христа распял? Так я бы уж лучше себя евреем называл!
Ко входу в палатку Изя прикрепил изящную бонбоньерку, объяснив, что там находится мезуза молитва, охраняющая двери. Заходя в палатку и выходя из нее, он трогал свою мезузу, после чего целовал пальцы. По утрам и вечерам Изя молился, нацепив на себя какие-то коробочки и накрывшись полосатым покрывалом. Собственная приверженность ритуалам сочеталась у него с ясно читающимся во взгляде неодобрением тех ополченцев, которые расхаживали с крестами на груди. Он иронически посматривал и на мусульман, совершающих намаз, и на солнцепоклонников, приветствующих свое божество подъятыми к небу руками.