Вера, не спеша, пошла по прохладным половицам. Обошла горницу и возле каждого предмета: цветка ли, старого сундука, комода, кроватей ли останавливалась, вздыхала. Как будто бы принюхивалась к призабывшимся запахам, приглядывалась к забытым формам. Долго стояла у фотографий, висевших на стене в стеклянных рамочках. Смотрела на отца и плакала. Вглядывалась в себя, в мать, в детей и как будто бы снова была там, в довоенном времени.
Теперь ей не верилось, что была война, что погиб папа, что она из последних сил выстаивала у токарного станка до бесконечности долгие смены, падала, теряя сознание от голода, потому что все деньги отсылала домой, а карточку делили с напарницей у той тоже было четверо детей да мать-старушка на иждивении.
После обхода дома Вера вышла в огород.
Огород большой, соток двадцать. Хоть и тяжёло, но его всегда засаживали зима не тётка, кулич не поднесёт. Только на картошку и надёжа. И дранники из неё, и пареная, и жаренная, и просто печёная в печи блюд сколько угодно. Только была бы она, родимая.
Возле баньки картофель не доокучен. Вера взяла тяпку и, не спеша, стала огребать грядки. Руки, оказывается, не отвыкли, правда, пристала с дороги, отдохнуть бы
3
Пришла Ефросинья Михайловна. Подсказало сердце, подтолкнуло. Отпросилась у бригадира и домой. И вот она, долгожданная
Вера! Веруня!.. мать бежала по огороду, огибая картофельные грядки.
Мамочка!.. вскликнула Вера, опираясь на тяпку, силы ей изменили. Она не могла сойти с места.
Мать подхватила дочь и замерла, приподняв её на груди. Вера прижала материну голову к себе и: Мама, мама, мамочка шептала, задохнувшись от счастья.
Ефросинья Михайловна держала дочь на весу, не замечая её веса.
Здравствуй, доченька! Здравствуй, моя долгожданная!..
Мама!.. и не могла оторваться от матери.
Наконец мать опустила Веру на землю и, не веря всё ещё своим глазам, но, замечая её худобу, вдруг забеспокоилась, просила:
Здорова ли ты, Веруня?
Здорова, мамочка, здорова! отвечала та, тоже взволнованно оглядывая мать. Мама постарела
А пошто такая доходная? Как пёрышко.
Вера пожала острыми плечиками; дескать, не знаю. Не наела ещё, и улыбнулась счастливо, облегченно.
Ну, ничего, доченька, я тебя подкормлю, подправлю, пообещала Ефросинья Михайловна, стирая с глаз слезы жесткой подушечкой ладони.
Дома шёл долгожданный разговор. Мать хлопотала над ужином и выспрашивала у дочери про городское житьё-бытьё. Вера отвечала и с охотой сообщила о том, что ей завод дал маленькую комнатку семи квадратных метров на подселение. Теперь можно Надю и Игната взять в город учиться. Ефросинья Михайловна с удовлетворением восприняла это сообщение и хоть возражать против учебы детей в городе не стала, но, как бы ненароком, намекнула о замужестве. Вера, слегка покраснев, отмахнулась.
Да что ты, мама! Не до этого. Вы ещё бедуете. Надя выросла, Игнат. Помогу тебе, потом уж Там видно будет.
Ефросинья Михайловна стояла у маленького шкафчика, где составлены чашки, лежали ложки, и с нежностью посмотрела на дочь.
Да что теперь о нас-то беспокоиться, Верунька? Счас полегче. Счас войны нет. Поговаривают, и налоги сымут. Спасибо тебе, и так ладно подмогла.
Вера согласно кивала головой, оглаживая руки, пальцы, будто желая вытереть из пор кожи и из шрамов от стружки въевшуюся черноту от мазута и окалины.
«Господи! Руки-то, как у кузнеца», с удивлением подумала Ефросинья Михайловна и спросила с сочувствием:
Работа-то как, очень тяжёлая?
Вера опустила руки.
Ничего, притерпелась
Поели быстро. Особенно Вера. Того другого нехитрого угощения попробовала и наелась. Ефросинья Михайловна даже всплеснула руками.
Ты пошто этак-то? Поклевала, как галчонок, и уже готова? Нет, ешь!
Наелась я, правда, засмеялась Вера. Мне много не надо.
Ефросинья Михайловна с напускной обидой стала упрекать:
Ано конешно, наши харчи не то, что городские. Но, извиняй, чем богаты
Да что ты, мама! Я вкуснее, чем у тебя, и не едала.
Ага, сказывай, видали мы вашего брата. Тоська Середкина давеча приезжала, так Пелагия не знала, чем и угостить. От молока ей живот дует, от пирогов с луком в нос отдаёт
Тося была в отпуске? удивилась Вера. Как я по ней соскучилась. Где она работает?
Под Красноярском где-то. Второй раз уже приезжает. Расфуфыренная, разодетая, чисто боярышня, и посмотрела оценивающе на дочь. Ты-то пошто без нарядов? матери даже немного было обидно, неудобно перед деревенскими за свою горожанку. Справила бы себе платьице поновей, али костюмчик, шляпку Ефросинья Михайловна ещё хотела что-то добавить, увлекаясь образом, что успела набросать мечтательная женская натура. Но тихий, как будто бы сторонний, голос приземлил её.
Да как-то не на что было одеваться, мама
Ефросинья Михайловна задохнулась на полуслове, будто хватила горячего.
«Ой! Что это я?» опомнилась мать.
Ей вдруг с острой очевидностью стала понятной та причина, которая не давала её девочке вдоволь наедаться, наряжаться, беззаботно жить. Это та суровая ниточка, что крепко связывала их вместе, в один узелок, все эти долгие годы войны.
Прости, Веруня!.. Ефросинья Михайловна, присев перед дочерью, уронила голову ей на колени. Прости, доченька