Про число «Тринадцать»
Летом 87-го года у нас в Бжеге ремонтировали полосу и мы летали на польском аэ-родроме Камень-Слёнски. В воскресенье парашютные прыжки. У меня из-за веса (более 90 кг.) освобождение от УТП. Надоело скучать одному в казарме, пошел на летное поле, одел парашют и вскоре вышел в обнимку с запаской в чистое июльское небо. Внизу, на летном поле, польские фермеры скосили траву и она пышными, душистыми валками лежала между рулежками и ВПП, ублажала взгляд и обещала восхитительное приземление. Приземляюсь, как учили, ножки ровненько. Под охапкой сена оказывается невидимая ямка, правая нога попадает в нее, раздается громкий хруст, резкая, короткая боль и я па-даю носом в сено. Лежу и думаю всё, отлетался! Пошевелил осторожно стопой. Боли нет. Встал, собрал купол, доковылял до старта.
Потом неделю лежал в постели, нога опухла, как полено, до самого колена и потеряла чувствительность совершенно. Приходилось парить ее, лежа в постели, крапивными вениками и чувствительность вернулась. А прыжок тот был именно тринадцатым. Хотя на втором курсе я летал с позывным «Тринадцатый», и ничего.
Про Платона
1-я и 2-я АЭ прибыли в Алейск, а 3-я и 4-я в Топчиху. Был сырой и дождливый апрель, лагерь и полоса утопали в грязи. Но мы исправно месили эту грязь от казармы, где жили, и до деревянных одноэтажных бараков УЛО, долгие три недели, пока начальству не надоело на это смотреть. В мае Вовка Платонов со своим инструктором совершил один-единственный полет в смену с еще не до конца просохшей полосы, маневрируя на разбеге между лужами. После этого нас стали, наконец то, кормить по летной пайке и жизнь вновь стала прекрасна!.
Полоса, в конце концов, высохла и мы, один за одним, стали подниматься в воздух. Помню только фрагмент первого ознакомительного полета. На первом развороте так и тянуло наклониться в бок. от крена, казалось упадешь с кресла!
Про шефа
Инструктором в моем экипаже был Владимир Трушин, между летчиками-инструкторами по прозвищу «Труха», а КэЗом капитан Ксенофонтов, опять же среди пилотов по прозвищу «Ксюша».
Инструктора.
Курсанты.
Инструктор мой был спокойный, терпеливый, никогда не ругался на нас, а, тем более, матом. Залетали мы быстро, я вылетел сам уже после 17-ти полетов с инструктором. В нашем экипаже только Джоржик (Олег Зимин) не смог освоить полет. Закончил по нелетной, как и Валерка Сараев, и Докуменов, по прозвищу «Паспорт»
Джоржик был по характеру такого язвительного плана, всегда готовый на какие-то приколы, розыгрыши и шкоды. Мы с ним на пару взялись докапывать Вовку Миля. Тот был «вещь в себе». Вечно какие-то думки-задумки, граничащие с закидонами.
Ходил он, гордо задрав голову вверх, так, что нос его составлял прямую линию с горизонтом. За это мы его дразнили «АГД», а между собой кликали «дятел».
Однажды, воспользовавшись тем, что он куда-то вышел из класса подготовки к по-летам, я иголкой наколол ему в тетрадке подготовки слово «дятел». Он вернулся, увидел это и перелистнул страницу. Там тоже «дятел». Он следующую, следующую. Все странички до конца прокололись.
Джоржик был по характеру такого язвительного плана, всегда готовый на какие-то приколы, розыгрыши и шкоды. Мы с ним на пару взялись докапывать Вовку Миля. Тот был «вещь в себе». Вечно какие-то думки-задумки, граничащие с закидонами.
Ходил он, гордо задрав голову вверх, так, что нос его составлял прямую линию с горизонтом. За это мы его дразнили «АГД», а между собой кликали «дятел».
Однажды, воспользовавшись тем, что он куда-то вышел из класса подготовки к по-летам, я иголкой наколол ему в тетрадке подготовки слово «дятел». Он вернулся, увидел это и перелистнул страницу. Там тоже «дятел». Он следующую, следующую. Все странички до конца прокололись.
Шеф впаял мне короткой фразой «Два на два, и на два!» Это была популярная мера наказания рыть яму указанных в метрах размеров лопатой за общественным нашим туалетом в бурьяне. Судя по количеству этих ям, многие поколения курсантов до меня ос-тавили там свои автографы. И я оставил свой объемом аж в восемь кубов.
Но после того, как Вовка убрал шасси прямо на ЦЗ, перед запуском двигателя, он, надо отдать ему должное, пришел в класс и сказал «теперь МОЖЕТЕ называть меня дятлом» Но, странное дело, всё произошло наоборот. Сострадание взяло верх и дразнить мы его перестали.
Про Витяпочку
Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя
в одной эскадрилье служили друзья.
Друзья.
На полетах мы близко сдружились с Витькой Паршкиным, наши кровати стояли рядом и жили мы в «одной тумбочке». Мой позывной был «тринадцатый», а его «четырнадцатый». Кликали все его «ВитяП», прибавляя к имени первую букву фамилии.
Своим крупным, с горбинкой, носом, он здорово смахивал на нашего инструктора, Трушина, и мы стали тоже его звать «Труха».
Однажды были мы с Витяпом в наряде по столовой. Закончили все кухонные работы за полночь. Уставшие, взмокшие от кухонной жары, вышли на улицу, легли на скамей-ку и уставились в звездное небо. Впереди маячила уже профессия и мы взялись с ним обсуждать, кто на чем хотел бы летать после училища. Помню, что он хотел на Су-пятнадцатом, а я на Су-7Б. (А оба попали в шкрабы).