Рано?
Святое имя среди тумана
Звездой далекой дрожит в ночи.
Смотри и слушай. И если рано
Будь милосерден, молчи! молчи!
Мы в катакомбах; и не случайно
Зовет нас тайна и тишина.
Всё будет явно, что ныне тайно,
Для тех, чья тайне душа верна.
Ленинские дни
«В эти дни не до поэзии»
О, этот бред партийный,
Игра, игра!
Уж лучше Киев самостийный
И Петлюра!..
Издевка
Ничего никому не скажешь
Ни прозой, ни стихами;
Разделенного не свяжешь
Никакими словами.
Свернем же дырявое знамя,
Бросим острое древко;
Это черт смеется над нами,
И надоела издевка.
Ведь так в могилу и ляжешь,
И придавит могилу камень,
А никому ничего не скажешь
Ни прозой, ни стихами
Мелешин-Вронский
(шутя)
Наш дружносельский комиссар
Кто он? Чья доблестная сила
Коммунистический пожар
В его душе воспламенила?
Зиновьев, Урицкий, иль Он,
Сам Ленин, старец мудроглавый?
Иль сын Израиля Леон,
Демоноокий и лукавый?
Иль, может быть, от власти пьян
(Хотя боюсь, что ошибуся),
Его пленил левак-Прошьян
И разнесчастная Маруся?
А вдруг и не Прошьян, не Зоф
Нагнал на комиссара морок?
Вдруг это Витенька Чернов,
Мечта казанских акушерок?
Иль просто, княжеских простынь
Лилейной лаской соблазненный,
Средь дружносельских благостынь
Живет владыка наш смущенный?
В его очах такая грусть
Он весь загадка, хоть и сдобен.
Я не решу вопроса Пусть
Его решит Володя Злобин.
Копье
С лестницы
Нет, жизнь груба, не будь чувствителен,
Не будь с ней честно-неумел:
Ни слишком рабски-исполнителен,
Ни слишком рыцарски-несмел.
Нет, Жизнь как наглая хипесница:
Чем ты честней она жадней
Не поддавайся жадной; с лестницы
Порой спускать ее умей!
О:
Знаю ржавые трубы я,
понимаю, куда бег чей;
знаю, если слова грубые,
сейчас же легче.
Если выберу порвотнее
(как серое мыло),
чтобы дур тошнило,
а дуракам было обидно
было!
сейчас же я беззаботнее,
и за себя не так стыдно.
Если засадить словами
в одну яму Бога и проститутку,
то пока они в яме
вздохнешь на минутку.
Всякий раскрытый рот мажь
заношенной сорочкой,
всё, не благословись, наотмашь
бей черной строчкой.
Положим, тут самовраньё:
мышонком сверкнет радость;
строчки строчки, не ременьё;
но отдышаться надо ж?
Да!
Так всегда!
скажешь погаже,
погрубее, сейчас же
весело, точно выпил пенного
Но отчего?
Не знаю, отчего. А жалею и его,
его, обыкновенного,
его, таковского,
как все мы, здешние, грешного,
Владимира Маяковского.
«Опять мороз! И ветер жжет»
Опять мороз! И ветер жжет
Мои отвыкнувшие щеки,
И смотрит месяц хладноокий,
Как нас за пять рублей влечет
Извозчик, на брега Фонтанки
Довез, довлек, хоть обобрал!
И входим мы в Петровский зал,
Дрожа, промерзнув до изнанки.
Там молодой штейнерианец
(В очках и лысый, но дитя)
Легко, играя и шутя,
Уж исполнял свой нежный танец.
Кресты и круги бытия
Он рисовал скрипучим мелом
И звал к порогам «оледелым»
Антропософского «не я»
Горят огни Гудит столица
Линялые знакомы лица,
Цветы пустыни нашей невской:
Вот Сологуб с Чеботаревской,
А вот, засунувшись за дверь,
Василий Розанов и дщерь
Грустит Волынский, молью трачен,
Привычно Ремизов невзрачен,
След прошлого лежит на Пясте
Но нет, довольно! Что так прытко?
Кончается моя открытка!
Домой! Опять я в вашей власти
Извозчик, месяца лучи
И вихря снежного бичи.
Рано?
Святое имя среди тумана
Звездой далекой дрожит в ночи.
Смотри и слушай. И если рано
Будь милосерден, молчи! молчи!
Мы в катакомбах; и не случайно
Зовет нас тайна и тишина.
Всё будет явно, что ныне тайно,
Для тех, чья тайне душа верна.
Ленинские дни
«В эти дни не до поэзии»
О, этот бред партийный,
Игра, игра!
Уж лучше Киев самостийный
И Петлюра!..
Издевка
Ничего никому не скажешь
Ни прозой, ни стихами;
Разделенного не свяжешь
Никакими словами.
Свернем же дырявое знамя,
Бросим острое древко;
Это черт смеется над нами,
И надоела издевка.
Ведь так в могилу и ляжешь,
И придавит могилу камень,
А никому ничего не скажешь
Ни прозой, ни стихами
Мелешин-Вронский
(шутя)
Наш дружносельский комиссар
Кто он? Чья доблестная сила
Коммунистический пожар
В его душе воспламенила?
Зиновьев, Урицкий, иль Он,
Сам Ленин, старец мудроглавый?
Иль сын Израиля Леон,
Демоноокий и лукавый?
Иль, может быть, от власти пьян
(Хотя боюсь, что ошибуся),
Его пленил левак-Прошьян
И разнесчастная Маруся?
А вдруг и не Прошьян, не Зоф
Нагнал на комиссара морок?
Вдруг это Витенька Чернов,
Мечта казанских акушерок?
Иль просто, княжеских простынь
Лилейной лаской соблазненный,
Средь дружносельских благостынь
Живет владыка наш смущенный?
В его очах такая грусть
Он весь загадка, хоть и сдобен.
Я не решу вопроса Пусть
Его решит Володя Злобин.
Копье
Лукавы дьявольские искушения,
но всех лукавее одно, последнее.
Тем невозвратнее твое падение
и неподатливость твоя победнее.
Но тайно верю я, что сердце справится
и с торжествующею преисподнею,
что не притупится и не расплавится
29
Чхеидзе, Чхенкели и Скобелев социал-демократы, члены Государственной Думы.
30
Ганфман редактор газеты «Речь».
31
Бонди редактор газеты «Биржевые Ведомости» «Биржевка».
32
Имеется в виду приезд Николая на открытие весенней думской сессии 1916 г в Таврический Дворец.