Горько! кто-то всхлипнул голосом Смерти. Пепел и раскалённые угли сыпались на головы молодожёнов. И они обнялись в последнем любовном и нежном прикосновение, бережно встряхивая друг у друга с головы и плеч горящие окалины огненных пыток. Он почувствовал необыкновенную любовную силу, разрывающего его изнутри, и никогда не видевший обнажённую женщину, рванул батистовую ткань сорочки и обнажил её девственные и чистые груди, прижался губами к розовому соску, другой рукою спасая вторую грудь от падающих огненных осколков. Медовые минуты на раскалённом одре мучений. Оказывается, есть человеческое радость даже в пылающем и сжигающем огне, ведь людская Любовь не подвластна страшным стихиям и смерти. Такой ослепительный свет вставал у неё над головой, реявший длинными языками пламени, как золотыми крыльями, будто уносившими влюблённых в рай.
Разве есть кто-нибудь на земном шаре милее тебя! шептал жених сокровенные слова. И будто из пеплума древних богинь вставал из огня её беломраморный образ со счастливыми слезами на обожженных ресницах. Весь мир цветущий степями, лесами, горами, серебряными снегами, синими водами морей, рек и озёр будто отразился в её прозрачных девичьих очах.
Ох, как хорошо нам в последние секунды вдохновенья, поднявшие нас в недосягаемую высь! шептала она в ответ. Но дивные слова, сразу, же сжигал бушующий смерч. Тогда ближе она прижалась к суженому и поцелуями вела любовный разговор. Красно-чёрная вздутая туча полыхала над ними. И под гром огненного гула их сердца соединились в вечности и теперь живут в каменных скрижалях крепости, расписавшие кровью заветные слова, словно печати об их браке.
А храм звенел и дрожал от костра, со стен и со сводов падали кусочками красочных фресок сгоревшие святые ангелы и архангелы, из светлых и тонких мазков и линий, создавших их божественные летающие нежные силуэты, превращаясь в тлён и сажу изуверства, варварства и разбоя.
Крестите и спасите мою дочь! младая женщина подняла на руках серебристую кроху уже обожжённую, но ещё живую и задохнувшуюся от адской боли и крика двухнедельную девочку. И будто Ангел белым силуэтом мелькнул среди багрового всполоха и унёс страдалицу в синь высоты.
Крестите и спасите мою дочь! младая женщина подняла на руках серебристую кроху уже обожжённую, но ещё живую и задохнувшуюся от адской боли и крика двухнедельную девочку. И будто Ангел белым силуэтом мелькнул среди багрового всполоха и унёс страдалицу в синь высоты.
Золотые монеты бросаю в огонь, пусть плавятся вместе с нами в адском котле! кричал толстый купец, кидая своё накопленное богатство в красную пылающую пасть Смерти.
Господи, спасибо за прожитую жизнь, но за какие грехи ты предал нас мучительной смерти горение в кипящей смоле! безумно рыдал, облитый турками из рванной каменной дыры, старый слуга коменданта крепости Христорофо ди Негро. Он голой грудью защитил своего господина, тоже срывающего с себя дорогие наряды с низками драгоценных камней и брызгами расплавленной жидкой смолы. Оба уже ослепли от чёрного огня, густо стекающего по их лицам, сжигая кожу и мускулы до черепных костей.
Иисус Христос! Разве ты не видишь огненные пытки над нами? Спаси и помилуй моих детей! последняя просьба отчаяния и мольбы рвался из материнской охрипшей глотки, обнявших свой мёртвый и спалённый выводок. Но небо глухо молчало, закутываясь черными и смрадными трупными дымами, стелющимися от огневого храма. До небесной прохлады не доходил жар горящего святилища и страдания нескольких сотен постоянных прихожан. И не окропили тучи спасительным дождём молившихся мучеников.
Хаоса и бурления толпы уже давно не было, когда кидались из стороны в сторону от вспыхивающих пожирающих огней, теперь все замерли стоически, а приняв смерть, тут же подкошенные её острым раскалённым серпом, падали замертво, не нарушая напрасной истерикой редеющие ряды.
Для потехи и развлечения главного визиря, турецкие янычары пригнали свиней с хозяйственных дворов окружающих деревень и затолкали в горящий храм к умирающим людям. Теперь пылающий ад бушевал под сводами храма с раздирающим диким визжанием животных и истошными криками погибающих.
Ужас от увиденного и совершенного преступления, не вызывал ни малейшего сострадания у турецких захватчиков, это были не люди, а кровожадные шакалы с бешеной пеной на клыках в человеческом обличие. И кара божья не настигает злодеев земли, но отвращенье заслужил их род. Никто из них не безумел от видений страшных, от адской боли корчащихся в агонии огненных пыток детей и женщин.
Мужайтесь люди, принимая зверскую смерть! А где же рок святой спасения? И смысла нет в мольбе! Никкола сквозь пламя и дым появился в сгоревших дверях со вздувшимися пузырями обожженной кожи и с презрением плюнул в сторону восседающего на мягких подушках на раскинутом и расшитом атласном ковре расплывшегося от жировых складок великого визиря Кедых Ахмад-паши, наблюдавшего и наслаждавшегося страшной экзекуцией над захваченными пленниками. То ли налетевший ветер или метнувшаяся сквозная струя донесла сгусток крови до оскала хохочущего зверя и залил выпученный глаз мокрой местью. А рукой Никкола бросил кусок свиного пятака, вырезанный из морды погибшего животного, и угодил точно во второй глаз.