В душном узком помещении, наполненном жужжанием процессоров, его посадили у окна, которое нельзя было открывать из-за летевшей с проспекта чёрной пыли, производимой тысячами выхлопных труб и колёс.
В окне виднелась башенка на доме и заводская труба вдалеке: за год эту башню Кирилл видел и сверкающей на солнце, и покрытой снегом, и мокрой от дождя, и украшенной сосульками; дым из заводской трубы бывал серым и чёрным, белым, фиолетовым на закате и оранжевым на рассвете, золотым днём и свинцово-серебряным вечером. Но всегда этот вид был для него пейзажем в тюремном окошке. А сама тюрьма добровольным выбором. Да, он оказался там по собственной воле. Никто не заставлял его.
Даже по выходным он думал об узком душном кабинете, о тоннах работающих компьютеров, о зажёванной принтером бумаге, о горьком остывшем чае, о слишком сладких конфетах, о необязательных разговорах и о радио с одинаковыми песнями.
Люди в офисах казались ему глубоко несчастными: это выдавало недовольство на лицах, холодность, раздражительность, резкость, грубый юмор, повальное курение. Мужчины целыми днями говорили про футбол и машины, про то, сколько раз они отжимают штангу в спортивном зале; женщины про косметику, внуков и про то, какая подливка была сегодня в столовой.
После того как отца неожиданно не стало, молодой человек понял, что больше ничто его не держит на этом месте.
И он был счастлив, бесконечно счастлив, когда вышел на оживлённый проспект из здания автомобильной компании, зная, что больше никогда туда не вернётся. Пускай его поступок посчитают инфантильным и бессмысленным! Но в жизни людей, за которыми он наблюдал в течение минувшего года, смысла было не больше.
«Они не заставят меня испытывать чувство вины!»
Всё, о чём Кирилл недавно попросил брата, это не говорить пока никому о том, что он ушёл со старой работы. Всё, что сделал брат, тут же всем рассказал об этом.
Кирилл мрачно взглянул на Филиппа. Тот сидел не вмешиваясь, опустив глаза и собрав пальцы домиком.
«Заварил кашу и молчит. Ну и идиотский вид у тебя!»
Я уважаю всё, что делал папа. Но делать то же, что и он, я не обязан.
Зато я знаю, чего ты хочешь, расходилась сестра, ты хочешь теперь сидеть у мамы на шее, играть на гитарке и читать старые книги. Очень удобно и романтично!
Кирилл открыл было рот, чтобы ответить. Но от возмущения у него перехватило дыхание.
Вы никогда не сидите у меня на шее начала мать, но Дарья прервала её.
Не надо, мам! Не надо ему потворствовать. От такой работы и от таких денег не отказываются! Скажи ему, Петя. Что ты опять молчишь?!
«Это его нормальное состояние, подумал Кирилл. Зачем мешать?»
Муж сестры был худым долговязым молодым человеком с грустным взглядом и серыми кругами под глазами. Второй ребёнок был для него непосильной ношей, но жена настояла на своём. Пётр тоже работал в компании отца, и новость, кажется, обескуражила его больше остальных, так что он, и без того молчаливый, напрочь лишился дара речи.
Петя! голос сестры сотряс стены кухни.
Такого ещё не было, промямлил Пётр, во всяком случае я не помню, чтобы кто-то от нас уходил. Да, у нас всегда такие высокие премии и социальный пакет
Это ещё у тебя своей семьи нет! воскликнула сестра, испепеляя младшего брата взглядом. А то бы ты иначе заговорил! Вот женишься
Пока не собираюсь, вставил Кирилл.
А кому нужен безработный мужик?
Старший брат раскрыл ладони и пробасил:
Стойте-стойте! Мы обсуждаем, что предложить Кириллу. Сейчас нет смысла читать ему нотации.
«Где ты был раньше? Все нотации уже прочитаны». Озеров младший откинулся на стуле, скрестил руки и незаметно для себя принял такую же позу, какая была у брата в начале разговора.
Итак, у кого какие идеи?
Вообще-то я не нуждаюсь в предложениях. Я уже нашёл новое место.
«А теперь съешь вот это, брат Думал, ты здесь всё решаешь?»
Снова воцарилось молчание, только старший мальчик в ногах у сестры жужжал и возил по полу игрушечную пожарную машину.
И куда ты устроился? спросил Филипп, изображая равнодушие, но на его лице младший брат с удовольствием прочитал растерянность.
«Если уж блефовать, то до конца!» Кирилл пробежался глазами по кухне в поисках ответа.
«Sun school» прочитал он надпись на футболке у племянника.
В школу. Я устроился в школу.
Кирилл услышал звук, похожий на скрежет консервного ножа по жестяной банке.
Ты? К детишкам? Но у тебя нет педагогического образования.
Филипп смеялся над ним, как однажды, когда в детстве они делали из дерева и шпагата луки, и лук младшего брата сломался при первом выстреле.
У меня была практика в университете. Я уже преподавал
Две недели Или три? Будешь учить детей менять профессии? Филипп увидел взгляд матери и перестал смеяться, его тон снова стал важным. Туда нет смысла приходить меньше, чем на год. Но продержишься ли ты хотя бы четыре месяца с тем, чтобы тебе не пришло в голову стать космонавтом?
Не волнуйся, сказал Озеров ледяным тоном. Это уже не твоя забота.
Мальчики, перестаньте!
Кирилл насупился. «Я сделаю это. Я продержусь в школе четыре месяца и больше. Но я ничего не стану вам доказывать. Я и сам хочу где-нибудь остановиться».