Вокруг насколько хватало глаз было так тоскливо и пустынно, что Андрей решил, будто он один на свете. Он и дремлющая продавщица слоек. Длинные железнодорожные составы без движения застыли в депо, перекрещивающиеся рельсы упирались в горизонт.
Маневрируя в потоках ветра, в небе ниоткуда появилась птица. Небольшая ворона приземлилась неподалёку на перила, каркнула и, склонив голову, принялась рассматривать подростка.
Пошла! Андрей взмахнул на неё пакетом со слойками.
Птица мгновенно оттолкнулась ногами и перелетела на пару метров в сторону.
«Упрямая», подумал он и, отломив кусок слойки, бросил ей.
Птица быстро проглотила хлеб и снова каркнула.
Птица быстро проглотила хлеб и снова каркнула.
«За смелость получи ещё». Но ворону интересовало что-то другое: она внимательно изучила Андрея и улетела прочь.
Когда юноша спустился, весь дрожа, вереница работяг потянулась со стороны вокзала. Там были женщины и мужчины в рабочей форме с сумками через плечо и угрюмыми лицами все они, как казалось Андрею, рассматривают его и знают, что он прогуливает школу.
Он так замёрз и устал от безделья, что сел в обратный автобус. У него осталось не так уж много денег только на билет.
Когда они въехали в Город Дождей, снова, оправдывая это название, начался ливень. Глядя в забрызганное грязью стекло, Андрей начал узнавать район, по которому ехал.
Какое-то время он колебался, а затем выскочил на остановке. И только оказавшись на улице, сообразил, что денег ещё на один билет у него нет.
Парень так устал от езды в автобусе, так вымок и замёрз, что уже не рад был тому, что пропустил алгебру. «Всего один час нужно было отсидеть, и всё». Его начала мучить совесть.
Он ещё сердился на мать, поэтому не считал, что обманул её, но отец был как будто ни при чём а Андрей снова подвёл его.
Как в полусне он преодолел известный маршрут и вошёл в полутёмный подъезд. Только поднявшись по лестнице и встав у деревянной двери, он осознал, что пришёл к бабушке.
Андрей позвонил раз, другой. Никто не открыл.
С полчаса он посидел на ступеньках, слушая ругань соседей и звуки настраиваемой скрипки где-то на верхних этажах.
Бабушку он узнал по шагам. Она медленно шаркала по лестнице. О перила постукивала сумка с продуктами.
Со зрением у старушки было всё в порядке она сразу признала внука.
Ты мой хороший! Дружочек! Что ж ты без зонта? Ждёшь меня? А я, старая дура, впервые сегодня встала, решила дойду до двери. Дошла! Думаю, дай-ка спущусь по лестнице. Спустилась! Ну а раз уже спустилась айда до магазина! Пойдём-пойдём пить чай!
Она не задавала вопросов. Может быть, не хотела, а может, слишком рада была его видеть.
Трясущаяся рука попыталась открыть дверь. Не получилось.
Ба, дай я помогу.
«Она опять ходит. Больше не лежит. Нужно рассказать папе. Моя бабушка ангел, думал он, чувствуя угрызения совести и собственную ничтожность. Она приняла меня таким, как есть. Нет, лучше, чем я того заслуживаю».
Открывая дверь, он взглянул на её пробор сверху. «Как ангельские крылья», подумал он, рассматривая расчёсанные седые волосы. Бабушка всю жизнь проработала в Центральной библиотеке Города Дождей. Сколько книг теперь хранилось там, в её голове?
Дверь скрипнула, и он вошёл в темноту. В квартире было тепло.
«Тепло. Мне просто нужно было в тепло».
Андрюша пришёл ко мне! Вот радость!
Он обманул всех. Даже своего ангела.
Зрение у старушки было хорошим, но даже она не могла увидеть в сумраке, как густо юноша покраснел.
Фаина
Все костюмы казались ей совершенно не подходящими. Сердце чувствовало незнакомый прежде праздник: надеть чёрное или бежевое было бы кощунством.
Фаина Рудольфовна долго стояла у шкафа. Она с трудом дотянулась до дальней вешалки и потрогала пальцами летний сарафан. Внутри он был словно подорожник, согретый солнцем, а снаружи шероховатый, как листья лопуха.
Летом. Главное случится только летом. Что с того, что ей хочется лета уже сейчас? Вторую неделю идёт дождь. Над городом повисло пуховое закопчённое одеяло. Под ним хочется только одного спать.
Но у неё теперь большая радость: уже смирившись с тем, что остаток жизни они с мужем проведут вдвоём, гуляя с собакой, читая книги и попивая чай с зефиром по вечерам, она узнала, что на свет должен появиться новый человек.
«А я уж думала, что к старости сменю Маргариту Генриховну на её месте мировой матушки».
Вместе с ощущением праздника пришла лёгкая томность и лень, которой Фаина не помнила с юных лет. Вся её жизнь была выполнением домашних заданий, начиная со школьной скамьи и заканчивая последним местом работы. А теперь её волновало только лето и долгие холодные месяцы, которые предстояло пережить.
Её окликнул муж, и она отдёрнула руку от платья.
Большой, в тёплом пальто, с тяжёлым портфелем, он наклонился к ней, чтобы обнять, и она почувствовала его шершавую щёку на своей шее.
Не побрился?
Не успел что-то, он небрежно махнул рукой, и над носом-картошкой блеснули игривые глаза.
Пошёл. Пока.
Он положил широкую ладонь ей на живот.
И тебе пока.
«Я больше не могу терпеть детей», призналась она ему как-то бессонной ночью, когда в очередной раз ученики облили чем-то сладким, вроде сока, её учительский стол.