И вот, потрескивая в репродукторах клеток, скользит упругая Живая Вода информация. В мозгу еще теснее обступают меня хари непосредственных восприятий. Они сталкиваются и рассыпают искры конструкций.
Качнулась люстра-дирижер. День выползал из темных ножен.
Струи нарядных зрителей стекают с лестницы театра как керосин в воду.
Танец бумажки на костре.
Марсианин в форме тора, т. е. замкнутой змеи. По земле катится, по воде плывет как круг, в небе летит как диск. Сам себя отшвыривает от стенки.
Одна галактика пожирает другую. Беззвучно, как заслонки костров. Останавливаются легионы света и замыкаются спирали.
Ночные лучи вспарывают лезвия ножей.
Прожекторы ходят молча, прожекторы ходят ночью, как воры в чужой квартире.
Привет вам, фонари, остановившие ночную Орду.
Брызгой спрыгну с колес, грязью сойду с водой.
Упрямая лягушка напрыгала себе в молочном тумане крохотный архипелаг Масла. Нашла изомер, задержала бесконечное проваливание вниз.
А моя пуля стремится вырваться из. Неосторожность капли.
Не притормаживая, упасть быстрее притяжения к самому рациональному Богу, чтобы разбить многие кувшины. Упасть мертвым жуком, произведя АВЗЗ в его мещанском сердце.
Скорпион. Самураи. Вселенная разбегается от меня и стекает в ведро, отскакивая от стенок. Убийство себя вбить гвоздь в расползающееся, в очень ненадежное место Вселенной. Огонь. Сжаться в огне для прыжка в разные стороны.
АБСОЛЮТНАЯ ИДЕЯ был большой и спотыкался, увеча Землю.
Он проваливался в мягкие сиденья, и мысли вылетали из головы, как пробки из шампанского.
Он был один никто его не видел, потому что никого не было.
И рассыпался он в мелкие брызги и хрустящее стекло.
И каждая пылинка зеркала отражала весь мир, каждая искринка стала тем, что есть человек. А он все разрушался, и видно стало, как непомерно он был богат. Теперь он бессилен, но видит все. Я тоже хочу рассыпаться на мудрую мелочь. И во мне перекрещиваются зеркала и мягкие провода врываются в темные пульты. Нельзя протиснуться в узкие ходы мозга.
Бросить в лестничную клетку одежду.
Спустить в мусоропровод часы и документы, отрубить люстру и далее в том же духе привести в порядок все свои дела.
Заткнуть все органы чувств дубовыми пробками. Найти в одном себе силы и стимулы. Слушать, как в глубине колбы падают снежинки, ощущать число поворотов и изменение углов.
Поднимаю ладонь, и из нее брызжут зеркала. Иду, тонкий, сексуальный и внимательный, как оса.
Выпрямлюсь и стану твердо земля повернется вокруг моей оси, скручиваясь под ногами.
Освобождалось вылетает сокол, выползает змея, разбегаются львы и мыши.
Часы стоят, по небу тихо ходит больная некрасивая луна.
До сих пор огромные полипы тихо переходят Океан.
Эта ночь энергична. Все курицы мира снесут завтра от нее по маленькой гранате.
Через двадцать из железных яиц вылупятся желтенькие птенчики взрывов, маленькие шар-фюреры миллиметровой смерти.
Обрубим гигантские сосны обольем их вершины серой.
Проведем сосною, как спичкой, по шершавой щеке Земли.
По дорогам, на которых миллионы лет ползают жуки.
Дороги морщины ума на этом лице Земли.
Я бутылка, выбросившаяся из поезда, живущая теперь нормальной лесной жизнью, мокрая и с жуками, как и подобает нам, бутылкам, от рождения.
Мегаломан, патетический и манерный, я опоздал стать трогательным. Мания преследования превратилась в манию реальности, в манию преследовать природу. в манию пожирания мира путем его познания. Так страх происхождения оплатил счет жизни. Первичного любопытства не хватило бы для этого безостановочного падения вперед и вверх.
Париж, 1970-е
О миниатюрах Михаила Деза
Жанр короткого эссе, афоризма в 20-м веке постепенно завоёвывал признание у русского читателя. «Опавшие листья» Розанова, «Записные книжки» Ильфа, «Ни дня без строчки» Олеши, «Крохотки» Солженицына, «Голос из хора» Синявского, «Соло на ундервуде» Довлатова, «Записные книжки» Венедикта Ерофеева, «Чередования» Владимира Гандельсмана, «Вид из себя» Валерия Черешни вот наиболее заметные достижения жанра. Миниатюры Михаила Деза могут и должны занять законное место в этом ряду.
Его маленький сборник в 48 страниц, выпущенный в Париже супругами Синявскими, мне подарила Лиля Панн. Когда я начал читать его с чем сравнить? Наверное, так: поднёс ко рту привычную стопку водки, опрокинул и вдруг задохнулся от обжигающей струи чистого спирта.
«Люблю слова любовью чистой и запретной. Осязаю их как поверхности веществ неловкими пальцами. В молекулах слов мерцают как на запылённой лампе контуры иных предметов совокупление контуров точная наука шаманства. Пальцы трогают уголки губ и глаз. Не торгую словами, но не способен в одиночку есть блюдо из собственного мяса.»
«Познание учёные ползут друг за другом по запаху.»
«Психоанализ отыскивать в себе самом трепещущее дитя, чтобы раздавить его раз и навсегда.»
«Шоссе ночью. Жемчужные лампочки прокусывают воздух до жёлтой крови. Ночь зализывает укусы влажным языком. Как кошки перебегают дорогу чёрные автомобили. Проходят облака, как усталые воины после тяжёлой победы.»
Метафорическая насыщенность этих текстов чем-то напоминает насыщенность воздуха электричеством перед грозой. Кажется, что каждая миниатюра вот-вот может разразиться молнией стиха. Деза и начинал как поэт, но потом, по его собственному выражению, «что-то в нём стало проситься из воды на сушу в кисло-сладкое беззаконие реальной жизни, приютившее Рембо». Михаила Деза приютило царство математики, и о его достижениях в этом царстве можно подробно прочесть в его сайте http://www.liga. ens. fr/~deza/ или http://ru. wikipedia.org/wiki/Деза,_Мишель_Мари Его вебсайт представляет собой и электронный музей отсылок ко всему, что автору довелось полюбить в прожитой жизни: к любимым стихам и песням, полотнам и книгам, друзьям и родителям, фильмам и формулам, племянникам и внукам (числом тринадцать). Собственная жизнь как главное поэтическое произведение! В таком душевном настрое должен в какой-то мере гнездиться и страх (а вдруг провал!?), и дух захватывающие надежды.