Он как раз хотел сказать об этом консулу, когда от торга отделилась, и стремительно понеслась к правителям низенькая фигурка Кассия главного, и лучшего торговца провинции. Обычно этот толстяк, ценимый сородичами за умение отчаянно торговаться, и сбивать первоначальную цену дикарей в разы, передвигался степенно, шумно отдуваясь и натужно дыша от избытка жира, которым заплыли все его внутренности, и наружные части тела, включая лицо. Теперь же его лицо было заполнено еще и великим изумлением, смущением, и (показалось легату) отчаянием.
Нет, не показалось, решил Марк как только Кассий открыл свой рот.
Прошу глубочайшего прощения, высокородные, за слова, которыми я вынужден осквернить ваше внимание, проговорил он быстро словно боялся, что не сможет заставить себя исторгнуть те самые слова.
Говори, первым кивнул ему консул, говори все как есть; ни словом не приукрашивая истины.
Цена, толстяк широко открыл рот, словно вместе с воздухом набирался храбрости, цена на бочонки с соком, высокородные
Что с ценой? это уже легат подталкивал торговца к ответу каким бы неожиданным он не был, в два, в три, в десять раз выше, чем обычно?
Хуже, просипел Кассий, много хуже.
Говори! на такое повеление легата толстяк просто не смел не ответить.
И он ответил, нагнув голову низко так, чтобы никто не мог видеть его глаз:
Дикари требуют за сок римских женщин, высокородные. По одной женщине за бочонок. Или
Говори! теперь это слово, вырвавшееся из уст Марка Туллия, словно разрезало стылый воздух.
Или всю партию две дюжины бочонков за нее.
Кассий, так и не поднимая головы, кивнул в сторону Ливии. Ответом ему было молчание высокородных. Лишь едва слышное: «Ах!», вырвалось из груди супруги легата. И только он любимый и любящий муж мог прочесть в этом выдохе и отчаяние, и гордый выдох, и решимость пойти на жертву; ради римлян, ради него, Марка, и ради их детей.
Никаких жертв! обменялись кивками Марк Туллий с Борисом Левиным, надо будет пойдем, и силой отберем этот сок. Или придумаем еще что-то
Про Избавителя, про Товарища Полковника, в этот раз ни одна ипостась легата сейчас не вспомнила. Он решительно взял супругу под локоток:
Пойдем, оценим, чем так ценен этот товар.
Пошли все четверо. Кассия, плетущегося чуть позади, Марк в компанию не включил. А скоро тот и вовсе затерялся в толпе как только высокородные этой толпы достигли. Люди и римляне, и дикари расступались прежде, чем на них падали скупые тени четверки. Словно это решительный, полный гнева взгляд легата рассекал надвое толпу. А вот Марко этот взгляд ничуть не испугал. Глаза Вождя, убивающего взглядом, словно насмешливо говорили сейчас:
Пойдем, оценим, чем так ценен этот товар.
Пошли все четверо. Кассия, плетущегося чуть позади, Марк в компанию не включил. А скоро тот и вовсе затерялся в толпе как только высокородные этой толпы достигли. Люди и римляне, и дикари расступались прежде, чем на них падали скупые тени четверки. Словно это решительный, полный гнева взгляд легата рассекал надвое толпу. А вот Марко этот взгляд ничуть не испугал. Глаза Вождя, убивающего взглядом, словно насмешливо говорили сейчас:
И что ты сделаешь? Смахнешь рукой в сторону; убьешь железкой, что болтается на твоем поясе? Давай убивай! И тогда я приду сам. И приведу с собой все племена. Буду в полном праве.
Два взгляда долго мерялись бы силой и жгучей ненавистью, если бы в это противостояние не вмешалась своим нежным голосочком Ливия. Впрочем, сейчас даже супруг не назвал бы этот голос нежным; он мог бы поспорить своей твердостью и решительностью с обоими взглядами:
Показывай свой товар, посланник Вождя.
Марко все-таки склонился перед высокородной римлянкой. Может, он пытался скрыть от нее какие-то мысли? Или вожделение, привнесенное извне? Правой рукой он, так и не разгибая спины, махнул в сторону бочонков, выстроенных двумя равными горками. В них как быстро подсчитал легат было ровно по две дюжины надежных емкостей, не дающих протечек в течение целой человеческой жизни. Он даже возгордился было мастерством сородичей, но все внутри перебил вопрос:
А почему тут две партии? За кого они предлагают сторговать другие две дюжины бочонков? За нее?
Он бросил украдкой взгляд на жену консула, на Теренцию Квинтиллу. Ответный взгляд был кротким, и каким-то отсутствующим словно Теренция, а вместе с ней Ира Жадова, уже готова была одарить дикарей, явившихся на торг, своим талантом песней, которой этот торг и заканчивался. Легат давно подозревал, что именно ради этих волнующих сердце мгновений приходит на торг большинство жителей болот.
Зато взгляд Спартака, Лентулла Батиата, был полным ответной ярости направленной, конечно же, не на него, на Марка, сородича и друга консула, а на надменное сейчас лицо выпрямившегося вновь Марко. Словно консул тоже разглядел за этой прежде вполне смиренной физиономией гнусный оскал его Вождя.
Нет! за торговца дикарей сейчас действительно отвечал его Вождь, эти бочонки (он махнул рукой в сторону горки товара слева) мое племя готово отдать Риму почти даром. За безделицу, которая не может принести никакой пользы. За Камень.