Коля!
Муравский приоткрыл один глаз и посмотрел на дверь. В квартире дяди у молодого человека была своя отдельная комната, и сейчас в дверь заглядывала тётя Марина.
Каша на плите, сообщила она. Мог бы и предупредить, что приедешь, я бы продуктов купила! Ты же собирался на море отправиться.
«Какая она молодая!» почемуто подумал Николай.
Изза странного ощущения, что тётя должна выглядеть старше, он даже замешкался с ответом.
Мы вернёмся поздно, сегодня в театре премьера, а потом по этому случаю банкет, и твой дядя Серж удостоит бедных актёров своим посещением. Подозреваю, что изза банкета директор обещал поставаить настоящий французский коньяк.
Через секунду изза тётиного плеча показалась дядина голова:
Салют, Колька! он тоже показался Николаю чересчур молодым. Во сколько это ты к нам пожаловал?
Не помню, ответил Николай.
У него было странное ощущение провала в памяти, словно он вчера крепко выпил. Но ведь не пил! Он точно помнит, что не пил собирался отправиться с друзьями на море, но в результате оказался в соседнем городе.
Из ванной Николай вышел весь в порезах, несмотря на то, что в бритвенном станке стояло индийское лезвие, а не отечественная «Нева». Долго ожидал, пока закипит на плите чайник, изучая телепрограмму в газете «Труд». «Отзовитесь, горнисты», «Шахматная школа», «Ленинский университет миллионов», «Полевая почта «Подвига». Слова казались знакомыми и далёкими одновременно. Пробежал глазами по заметкам рядом с телепрограммой: в ФРГ исчезают белые аисты, в Италии процветает торговля детьми, в Монголии начали готовить кумыс из сухого кобыльего молока. Странная двойственность восприятия не уходила: лёгкость и какаято юная жажда бытия с одной стороны и смутное тревожное ожидание будущих бед с другой. Кроме того, Коля совершенно не понимал, почему не уехал вчера с друзьями на Черное море. И что делать две недели здесь в городе тоже. Вода закипела, и он принялся стучать дверцами кухонного гарнитура, ища чай или кофе. Ни того, ни другого не было.
«Надо позвонить тёте», подумал Муравский и полез в карман.
И тут же остановился, не понимая, что там ищет.
Да что это со мной! раздраженно воскликнул он.
Решительно направился к телефону в коридоре, сграбастал трубку и набрал номер гримёрной.
Марину Глазунову, попросил он. Богатой, тёть, будешь не узнал! Где у вас чай в пакетиках лежит?
В каких пакетиках?
Вопрос поставил Муравского в тупик. Пока он соображал, откуда на его язык выскочили неведомые пакетики, Марина протараторила:
Заварка в жестяной банке на верхней полке шкафчика. И всю жизнь там была, ты ещё не проснулся что ли?
Наверное, сообщил Николай и положил трубку.
Теперь он вспомнил яркую цветную банку, куда родственники высыпали чай. А через десять минут с невероятным аппетитом уминал за обе щеки рассыпчатую пшенную кашу и пил горячий крепкий чай. Ничего вкуснее он не помнил с самого детства.
Машин на улице оказалось мало. Можно было переходить улицу в неположенных местах неспешным прогулочным шагом. Город ощущался просторным и спокойным, словно за ночь из него убрали всё лишнее. Стерли крикливые краски, снесли ненужные здания, а у оставшихся обрубили верхние этажи, освободив горожанам доступ к небу. Впрочем, красок городу и теперь хватало: взгляд цеплялся за отдельные детали, выхватывая их из окружающего пейзажа: красную телефонную будку, жёлтую бочку кваса, черный киоск «Горсправки». По характеру Николай был общительным, активным человеком и необычная заторможенность, раздвоенность, проявившаяся утром, постепенно отступала. На площадке перед ДК он притормозил у лотка с мороженщицы, к которой в этот жаркий день выстроилась очередь.
В Анапе нынче так всё дорого! жаловалась стоявшая перед ним дама подруге.
Спекулянты! поддержала её подруга. Думаешь, они гденибудь работают? Числятся только! А сами на нетрудовые доходы живут.
Так вы в Турцию слетайте, не удержался от совета Муравский. Дешевле обойдётся.
Женщины развернули к нему массивные бюсты и молча измерили взглядами с ног до головы. Мысль Николая, наконец, догнала язык, и он понял, что сморозил глупость. Отдохнуть в Турцию можно было слетать, только захватив самолёт. Но это выходило гораздо дороже поездки в Анапу.
Да пошутил я, неловко улыбнулся он.
Ощущение раздвоенности вернулось вновь. Но из природного упрямства он не ретировался, а терпеливо достоял очередь и купил мороженое. Через квартал Николай стал в следующую очередь, так как одной порции этой невероятной вкуснотищи ему показалось мало.
Странные оговорки не давали Николаю покоя. Но стоило задуматься о них, как мысли таяли и растекались, словно сливочное масло на горячей сковороде. Сосредоточиться никак не удавалось. Он вдруг вспомнил, как попал в квартиру дяди: вышел из лифта на первом этаже соседней девятиэтажки, затем на улицу и по ней до стадиона и дядиного дома. Кажется, светила Луна и звёзды висели совсем низко. Во дворах совсем не было машин. Ни одной. В этот момент до сознания Николая донесся чахлый кашель машины, не желавшей заводиться. Яркокрасная «копейка», первая модель «Жигулей», стояла с разинутым ртомкапотом у тротуара. Из кабины выпорхнула молодая женщина в модном спортивном костюме и косынке, повязанной на манер банданы, и беспомощно оглянулась вокруг. Муравский свернул к машине: