***
Леонид въезжал в ветхий особняк в среду, а с понедельника со своей женой Надеждой наводил порядок в выделенной им под жительство комнате. Я помогал новосёлам. Игорь оказывается был закадычным другом моего нового соседа и поэтому находился тут же. Лёня производил впечатление простецкого парня, работяги, обладал довольно скудным словарным запасом и часто разбавлял фразы забористой русской матерщиной. Сам он был невысок ростом, коренаст и неимоверно самоуверен, словно алхимик, разгадавший секрет философского камня. Однако, несмотря на простецкий вид, иногда на лице его проскальзывала хитрая хохляцкая ухмылка. Родом он был из Запорожья. Жена Надежда представляла собой болезненную хрупкую молодую особу, имела короткую мальчишескую стрижку, носила тесные юбки и короткие оголявшие живот футболки. Против мужиковатого супруга девица поистине выглядела принцессой.
***
Леонид въезжал в ветхий особняк в среду, а с понедельника со своей женой Надеждой наводил порядок в выделенной им под жительство комнате. Я помогал новосёлам. Игорь оказывается был закадычным другом моего нового соседа и поэтому находился тут же. Лёня производил впечатление простецкого парня, работяги, обладал довольно скудным словарным запасом и часто разбавлял фразы забористой русской матерщиной. Сам он был невысок ростом, коренаст и неимоверно самоуверен, словно алхимик, разгадавший секрет философского камня. Однако, несмотря на простецкий вид, иногда на лице его проскальзывала хитрая хохляцкая ухмылка. Родом он был из Запорожья. Жена Надежда представляла собой болезненную хрупкую молодую особу, имела короткую мальчишескую стрижку, носила тесные юбки и короткие оголявшие живот футболки. Против мужиковатого супруга девица поистине выглядела принцессой.
Сосед сам завёл со мной разговор о работе. Татьяна уже его информировала в отношении меня. Мы сговорились о том, что когда определится объём работ, Леонид оповестит, и я должен буду приступить к обязанностям его помощника. Жалованье он мне положил самое мизерное, объяснив это тем, что если обнаружит рабочая инспекция не имеющего права работать иностранца на него наложат крупный денежный штраф.
А ещё плакался он:
У меня полный финансовый крах. Работы нет, а налоги душат. Я хотел подзаработать в Арике, проторчал там полгода, но лишь обзавёлся дополнительными долгами. Вот если дело пойдёт и я раскручусь, то со временем подниму тебе плату.
Ну что ж, я был рад и тем пяти тысячам песо в день, которые пообещал платить Леонид. Если буду занят на работе все рабочие дни, то набежит 25 тысяч в неделю. А этого, я уже знал, мне бы вполне хватило для скромного существования в Чили. А пока я был весь в ожидании.
***
По воскресеньям после завершения церковной службы, а это происходило обычно около тринадцати часов, подбиралась дружная мужская компания, которая отправлялась завершить остаток воскресного дня в одном дешёвом ресторане. Ресторан назывался
«Эстрейя» и находился в трёхстах метрах от русской церкви. Верховодил тут уже знакомый мне разбитной старичок Василий Иваныч. Пригласил меня туда Юра. Мне всё равно по воскресеньям обычно нечего было делать и, чтобы развеять тоску, с удовольствием стал посещать «Эстрейю». Там, изрядно разогревшись дешёвым вином, мы предавались ностальгии, вспоминали прошлую жизнь, обсуждали текущие новости, выслушивали советы и просто спорили о том о сём. Из всей компании я меньше всех потреблял спиртное, а посему более других усваивал услышанное.
Интересно было слушать Василия Иваныча. В свои семьдесят шесть лет он был необычайно подвижен, а в выпивке не уступал нисколько молодым. Он имел огромный и весьма интересный жизненный опыт. Я с вниманием слушал его рассказы, ему это импонировало и скоро мы очень подружили. Старик проникся таким доверием, что даже дал номер своего домашнего телефона, сделав для меня единственного такое исключение. Я звонил ему среди недели, справлялся о здоровье, спрашивал какой-нибудь совет.
А однажды я засиделся с Василием Иванычем допоздна в кабаке, остальные ушли раньше всем надо было в понедельник рано утром вставать на работу. Вот тогда старичок особенно разоткровенничался со мной. Он жадно расспрашивал о России, глаза его увлажнились при этом. Срывающимся голосом он признался, что очень страдает по своей деревне на Орловщине.
А какие там в садах сливы! всхлипывал старичок. Я так мечтаю покушать пирог с вышней. И ужасно хочется хоть один раз ну хоть краешком ступни коснуться родной земли.
Так в чём дело, Василий Иваныч? недоумевал я. Соберитесь и езжайте на родину.
Он тупо уставился на меня, будто не видя, долго молчал, а затем, словно очнулся:
Не любите вы Россию, поэтому не поймёте меня.
Почему это мы её не любим?
Иначе бы не покинули родные края добровольно. А я вынужден был бежать. Надо было спасать свою шкуру.
Он снова уткнулся носом в салфетку, принялся вытирать глаза. Я от души успокаивал старика. Вдруг он поднял на меня глаза и спросил:
Тебя как зовут?
Владислав, удивленно назвался я.
Старик сморщился, как от зубной боли и неожиданно признался: