Мария Николаевна Аввакумова - Стихи Марии стр 5.

Нет сердцу ответа ни здесь и ни там:
Знать, в полную пала немилость.
Я слишком кружила по жгучим пескам 
И капля твоя испарилась.

Горе мне! Я тебя не забыла
и опять вспоминаю, опять.
О как в юности весело было,
что копеечку, счастье терять.
Не других, а тебя вспоминаю
через тьму раскорчеванных лет,
Необниманного  обнимаю,
торопясь, пока жизнь, пока свет.

Горячо ли, гордец окаянный,
хорошо ли я стала любить?
Я полжизни была деревянной,
не хочу еще каменной быть.
Помогай же, глухарь, бедолаге
прилепиться к гнезду кое-как.
В одиночку в земной колымаге
слишком тошно проламывать мрак.

В окошке бесится сирень,
цветя не весть кому.
Вот так же дева целый день
одна цветёт в дому.

Эй, выйти б деве на простор,
нанюхаться всего, 
Какой-нибудь бы встречный взор
и оценил её.

Но всё положено не всем.
И это я к тому,
Что даже дивная сирень
цветёт не весть кому.

Искусная резьба мышиного горошка:
листочки  ёлочкой,
цветы  сороконожкой
а вот никто не хочет замечать.

А всё а всё вокруг созданье Божье,
хоть и растёт в глуши и бездорожье.
Но как о том глухому прокричать?!

Возьму домой: пусть рай узнают в банке
мышиные незрелые баранки,
пусть ближе будут, человека зря.

У нас, людей, всем скорость заправляет.
Куда рулит  сама того не знает,
но презирает малого, взорля.

Если лето  лечись от хвороб:
за порог  и корзиночку в руки.
После будет черничный пирог
и жаровня не треснет от скуки.
Собери чистотел, зверобой
и горошка мышиного тоже,
если ноет сокрытая боль,
притесненье сердечное гложет.
Этот день  без особых затей 
для блужданья в некошеных травах,
для опушек в залёжках лосей,
для нечаянной встречи на лавах.

В подзорную трубу  будыльниковый ствол 
на звёзды смотришь ты в одну из лун обычных.
Ты хочешь разглядеть, как звёздный луч расцвёл,
кометы хвост узрев  далёкий, заграничный;

как пролетит она, повиснув над тар-тар-ом,
что у нас Землёй Людей зовётся
Здесь новое опять нашествие татар,
и знаешь ты нутром, чем это обернётся.

Вот почему глядишь в будыльниковый ствол
на мир, туда  в мираж высокого покоя
А здесь всё в пустоту, всё  на гольменый стол,
потом  в навоз, в назем. И ни во что другое.

Дай мне, Земля дай подглядеть
тайну твою хоть бы на треть:
терпишь ли нас?
веришь ли в нас?
скоро ль пробьёт
крайний наш час?

Люди страшны́. Не́людей час.
Мучишь ли нас?
Учишь ли нас?
Гарью полно утро Земли.
Матерь моя, определи.

Дай мне, Земля дай подглядеть
тайну твою хоть бы на треть:
терпишь ли нас?
веришь ли в нас?
скоро ль пробьёт
крайний наш час?

Люди страшны́. Не́людей час.
Мучишь ли нас?
Учишь ли нас?
Гарью полно утро Земли.
Матерь моя, определи.

Дерево с обломанными ветками
снова размечталось о весне.
Дождики невидимые, редкие
падают откуда-то извне.
Падают, в туманы превращаются.
Падают, молотят землю в грудь.
Господи! она еще вращается,
все ещё живая как-нибудь.

Платьица батистовы заляпаны.
Поредела барыня-коса.
Хамскими бесчисленными лапами
кто не потаскал за волоса
Родина, калика перехожая,
продержись! превозмоги себя!
Пёсья и воронья  наша все же ты,
грязь твоя, и та  моя судьба.
Никуда не денусь, бесноватая,
утопив в грязюке сапоги,
от вины (хоть в чем я виноватая?!).
Родина! себя превозмоги!

Дерево с обломанными ветками
снова размечталось о весне.
И мечтанья  солнечные, детские 
прядают откуда-то извне.

Гудим и воем,
точно ветер ночью.
Кто как горазд.
Зачем назвали эти вопли
речью 
спроси не нас.

И голос птиц,
и волчий голосина,
хлеща из кровеносного кувшина
на месяц-лал,
 лишь высвист
распрямившейся пружины,
лишь вихорь,
потревоживший морщины 
распадки скал.

Струя воздушная и на пути преграда 
вот все, что нам для речи надо.

И мы шумим, как липы над деревней,
о том, что мир несовершенен древний.
Что холодно.
Что сыро.
Что давно
не прислонялся к нашей черствой коже
светловолосый кто-нибудь, пригожий.
Природе мы  деревья.
Ей равно.

Если Слово прекрасно,
значит, это кому-нибудь нужно.

Так пашите, поэты,
на сотке несытной своей.
Да берите, пожалуйста,
плугом поглубже, поглубже,
хоть спине и земле
не бывало доселе больней.

Вы берите, пожалуйста,
плугом поглубже, поглубже,
но не глубже того,
чтобы скрылась из виду у вас
деревенька рябая,
что зовется столичными глушью,
и дурак деревенский
Иван  по призванию Спас

Обращайтесь с землею
помягче, ребята, помягче.
Ведь не век на перинах
горячих придется вам спать.
Да, Земля тоже круглая.
Только не мячик, не мячик.
Зашвырнешь А найдешь ли?
Возьмешь ее в руки опять?..

Ходит по лугу конь ломовой,
набивает отавою брюхо.
Смотрит холодно конь ломовой,
непогоде внимая вполуха.

Словно знает он, конь ломовой,
что за мор
этот мир ожидает.
Ходит конь по траве ледяной.
И под мордой трава оживает.

Что он думает, конь ломовой,
тёмной-тёмной своей головой,
непогоде внимая вполуха,
набивая бездонное брюхо?

Это я  пятилетнее чудо с глазами.
Это я разгулялась Христом над водами,
потому что под боком моим мой хороший
пароход-скороход. Настоящий. Колёсный.
Я лежу себе с мамой на тёплой обшивке.
А внизу что-то хлюпает мерно и шибко.
А вокруг  вдоль машинного отделения 
всего света как будто лежит население.
Среди ора и смеха несметных соседей
все мы едем туда, куда едем и едем