Мария Николаевна Аввакумова - Стихи Марии стр 4.

О, спой мне, отец, сквозь чащу,
сквозь непроходимую толщу
И, может быть, я услышу,
пойму тебя сердцем прозревшим.
(А может  Христос воскресший.)

Рождённый в песках, в пещере
под тёплые вздохи волов,
Ты был ли? Но искренней вере
не нужно ответных слов.
Кто верит, тот видит и знает,
и жизнь свою делит с Ним.
А Он  как ему подобает 
не всякому зрящему зрим.

Приспевает время мучеников, что спасут народ и други.
Приспевает время лучников, время шлема и кольчуги.
Кузнецы! мечи выковывай из победно-звонкой стали,
блеском стали очаровывай замохнатевшие дали.

Раздувай дыханье горнее: скоро, скоро время спросит,
скоро, скоро горе-горюшко верных рыцарей подкосит.
Упадут они, емелюшки, не с девчатами в солому,
упадут они в земелюшку, чтобы дать простор живому.

Плачей отвоют души их на погостах древнерусскиих
так, как будто самолучшие отплывают в лодках узкиих.
Над озёрами заволжскими, где стрижи с водой забавятся,
новые кресты да колышки к мёртвой городьбе прибавятся.

А когда с землёй сравняются скромные захоронения,
люди с этой бойней справятся и  на новое сражение.
Так  всегда. Не позабыты вы, шлем с кольчугой харалужною.
Слава меж людьми  убитому! Слава в небесах  живущему!

Опять лечу под облаками,
и так дорога не легка.
Машу крылатыми руками,
тщусь пересилить облака.

Они же с часом всё тучнее,
ретивей прут наоборот;
темнее в небе и влажнее,
вот-вот и ливнем обольёт

А всё далёко и далёко
Подол и Вышний Волочек.
И волооко-волооко
Курлы!.. и губы на крючок.

И вот опустишься на землю,
что в ад. Зачем стремилась зря!
Здесь псы тревожным слухам внемлют
да рыщут внуки октября.

Быть может, дышу я быть может, живая
лишь для того, чтобы дорассказать
эту историю-судьбу трамвая,
что, лбину железную в кровь разбивая,
безумец! торопится нас спасать.

Вот он бежит,
глаза разбрызгивая,
спрямляя пути-кривули.
Несётся  красный,
гремит кастрюлей,
забытых в ночи разыскивая.

Чудак! или сам он покоя не хочет?
или не жалко вагоновожатую?
она же по-детски совсем хохочет
она же хорошего только хочет
а надо  сквозь ночищу клятую!

А ночь припасает такие (!) оказии,
такие безумства вагоны знают,
такие дремучие вваливаются азии
а ты одна в кабинке трамвая,
а ты одна глазастою ведьмою
на помелище огненном этом
летишь, громыхая И всё ты изведаешь,
пока долетишь-доползёшь к рассвету.
Вагоновожатая! девочка дурочка
Светится насквозь душа без изъяна.
А жизнь она редко дует в дудочку,
всё больше лупит по барабану.

И станешь однажды седины подкрашивать,
ржавея вместе с трамвайной торбою,
где мало радостей,
где много страшного
за годы мученства скопится скорбного.

Но мне привиделось, нет, не старение 
а распрямление спины робеющей
и праны праведной серебрение,
и ты над рельсами  в полёте бреющем
в полёте бреющем над миром зреющим.

Благовещенье  Боговещание.
Это музык с небес обещание.
Ибо отрок Свиридов тамотки
изучает небесные грамотки.
Ибо душ накопилось невинныя,
загублённых напрасно,  невидимо!

Кровью-калом земля унавожена,
на лопатки пред хамом положена,
вся изорвана, вся измучена
Разве только на дыбу не вздрючена.

Стольки веки побоища, срамища
Жуткозверья шатается мамища 
сатанинская спесь.
Этак в диком лесу,
этак в лешьей тайге только есть.

Богородице-Дево-Заступница,
на Тя уповаем днесь.

Маленький, родненький мой! 
ты не со мной, не со мной.
Нет тебя, не было вовсе.
Ты не пришел сюда в гости.

Я без тебя где-то здесь
Ты без меня где-то там
Страшную эту месть
не пожелаю врагам.

Жалкая меж матерей,
нищая  всех я нищей.
Кто растолкует мне смысл
тщетных моих мощей?

Но  приготовил век
радость и для меня:
ты не умрешь вовек,
ты избежишь огня,
ты не уйдешь в Афган,
ты никого не убьешь,
ты ни в один капкан,
мальчик, не попадешь

Жалкая меж матерей,
вот я!  счастливей всех!
Слушай же, небо-зверь,
мой сатанинский смех.

Мёртвый человек прикоснулся ко мне рукой.
Мёртвый человек хотел, чтобы я его полюбила.
Мёртвый человек долго-долго шел за моей спиной.
Странная, страшная ледяная шла за мной сила.

Я его пожалела. Я его пригласила.
Обняла. А потом полюбила.

Мёртвый человек рядом со мной лежал.
Он любил согревать от меня своё мёртвое тело.
Я ему отдавала всё, что могла.
Я ему отдавала всё, что имела.

Мёртвый человек взял из меня, что мог.
Он стал энергичней, смелей, веселее.
Он был вурдалак, этот ставший моим человек.
Выпил все и ушёл
Я, наверно, мертва: ни о ком, ни о чём не жалею.

Всё в жизни случилось: отважный полёт,
Болото, скала, поляна.
И было ещё  я для тех, кто поймёт, 
И жар, и пустыня Ливана.

Я помню я жажду Я жизнь принесла
Ниспосланной капле. И что же?!
 Всё та же пустыня зияла и жгла,
Иголки вгоняя под кожу.
Погонщик  невидим, и кнут его крут,
а сверху поклажа обмана.
И я, как замученный жаждой верблюд,
Тащусь за миражем Ливана.

А шерсть моя  в клочья, а зубы  не в счёт.
А нежное сердце верблюжье
За что меня, Господи, этак сечёт?
И что тебе, Азия, нужно?!
На что мне сдался твой далёкий Ливан 
Ходжи, попугаи и нарды,
И весь его сытый роскошный диван,
И кедр, и под кедром сефарды?