А затем Петровна и Глебовна углядели, что их соседка зачастила в Странный Дом. Она заливалась краской, выслушивая не очень тонкие намеки, убеждала, что ее всего лишь просят помогать по хозяйству, а ей это очень кстати, потому что у медсестры зарплата маленькая, и соседки уверились в собственных выводах окончательно. «Не нравится мне это, говорила Петровна. Зачем такому красавчику наша Дашка? Она не первой молодости и вообще старше его». Глебовна возражала: «Зато такая же одинокая, как он, и характер у нее хороший. Хозяйство вести умеет, чистюля какая».
Одним словом, Странный Дом был неисчерпаемым источником для разговоров. И все-таки, оторвавшись от работы, соседки порой вскидывали головы, взглядывали на пушистые стрелы розовых цветов, и в душу обеим на миг закрадывалось то смущающее, странное, тревожное, что посещало их в дни юности
Ослы дремучие
ГЛЯНЬ, Медведева дочка бредет, глядя в землю. Из школы выгоняют, говорят, сообщила Петровна.
И не успела ей Глебовна ответить, как с крыльца Странного Дома раздался громкий женский голос:
Врешь! Больше нее книжек никто не читает!
Представляешь, а я деньги потеряла, сообщила Марина, поднимаясь навстречу Доре так называл Дарью Васильевну Павлик, когда еще учился говорить. Новое имя так и «прилепилось». Вот, только одно «Кольцо». Чем теперь гостей кормить?
Да Пал Палыч всего накупил, радостно заторопилась Дора, низенькая, кругленькая, с бархатистым смуглым лицом и глазами-вишенками. А я еще домашний торт испекла на всякий случай.
В дверях они столкнулись с Пал Палычем, который был в Маринином любимом настроении: лучезарный, искрящийся, готовый обнять и угостить весь мир.
Ты одна, без своей публики? А мои уже все здесь, и все пораньше, представляешь! Голодные, как крокодилы. Ну, мы на базар заехали, похватали всего по чуть-чуть. И сразу за стол, не дожидаясь. Да, еще на всякий пожарный купили колу, фанту и спрайт правильно?
Гениально! А я урвала «Волшебное кольцо».
Оставь своим. Сегодня сметут всё, авторитетно заявил Пал Палыч.
А малышам я домашний испекла, извиняющимся голосом добавила Дора.
Пал Палыч оглянулся, мысли его были уже далеко, и он ответил не сразу и вежливо:
Да-да Конечно.
Марина увидела сначала вопросительно-робкий взгляд женщины, затем взгляд мужчины, обращенный словно на пустое место, и поторопилась пройти в гостиную.
Малыши, гости Павлика, собирали «Лего» он получил в подарок большущий конструктор из серии «Город». Сам виновник торжества одной рукой держал уже собранного человечка, а другой мороженое в вафельном стаканчике, которое с удовольствием лизал их огромный пятнистый дог Рольд. Марина с удовольствием приняла бы участие так аппетитно смотрелись разноцветные детальки, уже высыпанные из пакетиков с круглыми дырочками.
Малыши, гости Павлика, собирали «Лего» он получил в подарок большущий конструктор из серии «Город». Сам виновник торжества одной рукой держал уже собранного человечка, а другой мороженое в вафельном стаканчике, которое с удовольствием лизал их огромный пятнистый дог Рольд. Марина с удовольствием приняла бы участие так аппетитно смотрелись разноцветные детальки, уже высыпанные из пакетиков с круглыми дырочками.
Но из двери, открытой в соседнюю комнату, раздавались сочные мужские голоса. Значит, там обычная компания бывшие папины одноклассники, отцы Марининых друзей: врач Лончинский, музыкант и районный министр культуры Мдивани и майор милиции Фольц. Марина любила послушать их разговоры собираясь вместе, мужчины забывали о том, что они взрослые. Вот только она до сих пор в дурацкой школьной форме. Пойти переодеться? Некогда, тогда совсем всё пропустишь.
За дальним концом стола сидела незнакомая дама не тетка, не женщина. Именно дама. А громче всех было слышно дядю Алика, музейщика он теперь появлялся от случая к случаю, потому что уехал работать в Москву, а раньше возглавлял краеведческий музей, тот самый, с пушками у входа и огромным чучелом медведя внутри.
и насыпает мне изюм, понимаете ли, в кулек из этого самого, понимаете ли, листа! Дядя Алик потряс каким-то листком. Ослы дремучие! Это же семнадцатый век! Откуда взяли? Понимать ничего не хотят, белиберду лопочут
Семнадцатый? И не истлел? Доктор с любопытством вертел листок.
Марина, заглянув, увидела похожие на узор строки.
Это по-арабски, пояснил дядя Алик. Вырвано явно из конца, это не сам текст, а идущая за ним памятная запись, «ишатакаран». Послесловие, как бы мы сейчас сказали. Там автор или переписчик напрямую обращались к читателю. Вот И вдохновенно начинает переводить: «Возобновление рукописей, восстановление их из ветхости и оживление из тлена дело более великое, чем построение церквей». Каково? И вот еще: «Берегите написанное мною, во времена бегства и годины войн увозите книгу эту в город и скройте ее, в мирное же время верните книгу в монастырь и читайте ее: и не прячьте, не держите закрытой, ибо закрытые книги всего лишь идолы»
Постой, Алик, перебивает Мдивани, это уже сказки для твоей диссертации. Так откуда взялся лист, ты узнал?
Ну и посылают меня в тот захудалый магазинчик! Там всякий хлам, понимаете ли, и заодно уголок букиниста. Макулатура навалена. Узнали мой лист принес кто-то книгу, говорят, давно уже, а никто не покупает, ну и раздергали, понимаете ли, для кульков. Ослы. Что я сделаю? И хозяйки нет, и кто приносил книгу, не помнят.