Больше вопросов нет!
Концов рывком встал на ноги и элегантным движением одёрнул китель.
В Ростове Вы должны быть шестого! Желаю успеха!
Заканчивался май девятнадцатого года
Глава седьмая
Михаилу Николаевичу решительно везло: в штабе Волонтёрской армии, куда его определил «благодетель» Вадим Зиновьич, он опять нашёл верных товарищей бабников и собутыльников. И опять среди них оказалось немало его знакомцев по «германской» и даже по училищу! Реноме Михаила Николаевича было столь прочным, а доказательства его подлинности столь убедительными, что к исходу традиционных вторых суток он уже и на новом месте был «своим» для всех без исключения!
Загруженность по службе, даже с точки зрения не утруждавшего себя Михаила Николаевича, была минимальной и опять закружила его нескончаемая карусель внештабных дел. Ни на что иное уже не оставалось времени. Даже с исполнением шпионских обязанностей Михаил Николаевич особо не торопился: «Нумизмат» ещё не подъехал. Поэтому вино, карты и женщины заполнили даже ту небольшую нишу во времени, которую до сих пор занимали подглядывание и подслушивание.
Далёкая от фронта жизнь била ключом. Правда, некоторые обитатели штаба и здесь умудрялись своим неумеренным энтузиазмом на ниве служебной деятельности являть резкий контраст со «здоровыми слоями русского офицерства», не вылезающими из ресторанов и публичных домов. Наиболее ярким представителем таких «энтузиастов дела» был начальник контрразведки армии полковник Чуркин Николай Гаврилыч.
Михаил Николаевич в бытность свою «для связи при Ставке» несколько раз имел неудовольствие встречаться с этим «сухарём в мундире» как за глаза именовали Чуркина даже его подчинённые. Полковник и в самом деле был редким педантом и занудой, чем вызывал законную неприязнь у жизнерадостного и сластолюбивого Михаила Николаевича.
Но дело своё Чуркин знал отменно, и «грязную работу» свою очень любил несмотря на всю её непопулярность во всё тех же широких слоях русского офицерства. Эти два качества и побудили Кобылевского, знавшего о нём только понаслышке, при формировании штаба просить Главнокомандующего Иван Антоныча откомандировать полковника в его распоряжение.
Но дело своё Чуркин знал отменно, и «грязную работу» свою очень любил несмотря на всю её непопулярность во всё тех же широких слоях русского офицерства. Эти два качества и побудили Кобылевского, знавшего о нём только понаслышке, при формировании штаба просить Главнокомандующего Иван Антоныча откомандировать полковника в его распоряжение.
И Чуркин поставил дело контрразведки не только на должную высоту, но и гораздо выше всех остальных служб к немалому неудовольствию их начальников. Особенно негодовал начальник штаба полковник Иванов, с нетерпением ожидавший штанов с генеральскими лампасами ещё и потому, чтобы, наконец, поставить на место этого нахала и выскочку Чуркина! Так как Иванов был начальником штаба, который уже по определению должен быть вторым человеком в этом здании, ему «доставалось» от Чуркина больше других. Точнее, не доставалось ничего в смысле аудиенций Вадим Зиновьича. Чуркин занимал всё время, отведённое Кобылевским для приёма начальников ведомств и служб.
И ладно бы, только своими делами! Так нет: он умудрялся представлять командующему дела всех служб так, что в глазах последнего они начинали выглядеть неотъемлемой частью контрразведывательной работы!
После такой «свиньи» шефам этих служб делать в кабинете Кобылевского было решительно нечего. Вначале они толпились в приёмной, недовольно жужжали, но вскоре, не встретив заступничества со стороны командующего, пали духом и перестали мозолить глаза Его Превосходительству.
Один только начальник штаба не cдавался: ведь он, чёрт возьми начальник штаба! И ему по должности положено бегать к командующему с картами, докладывать оперативную обстановку, разрабатывать планы операций, вносить предложения, давать советы! А тут никакого авторитета! Да что авторитета: никакого внимания ни к человеку, ни к должности!
В конце концов, полковник Иванов осознал бесперспективность своего пребывания в этом здании: конкурент тихой сапой прибрал к рукам и его дела. Совершая проникновение в кабинет Кобылевского после долгих уговоров последнего, начальник штаба всегда теперь обнаруживал там Чуркина. Тот невозмутимо водил пальцем по оперативным картам, наглядно демонстрируя командующему подвиги своей агентуры! После этого Его Превосходительство, как всегда, изрядно «подшофе» или с глубокого похмелья, решительно отказывался вторично «разглядывать одни и те же бумажки», и не желал слушать начальника штаба!
Все попытки Иванова восстановить не то, что реноме хотя бы уставный статус-кво службы оказывались попытками с негодными средствами. Кобылевский в упор не замечал начальника штаба. Запершись в кабинете, он всё время проводил с начальником контрразведки, решая, в числе прочих, и штабные вопросы в нарушение всех уставов и элементарного здравого смысла.
Такой благосклонности Его превосходительства к контрразведке сопутствовало одно немаловажное а точнее, решающее обстоятельство: полковник Иванов по причине своей давно загубленной печени совершенно не пил. А Чуркин пил! И как пил: всё, что ни наливали и сколько ни наливали! При этом он держался до последнего, проявляя за столом и даже под ним чудеса стойкости, не раз приводившие в изумление самого Кобылевского лучшего пьяницу Волонтёрских Сил Юга России!