Ника целует меня в щеку раньше такого не было и я ухожу искать ее тетрадку опять с чувством жалости она такая одинокая в этом доме!
На кухне сидит Тамара в светло-зеленом пеньюаре и с распущенными волосами пьет кофе и листает журнал.
Наверное, остыл уже, говорю я, давай сварю новый?
Ерунда, я его разогрела, отвечает Тамара. У меня нет богатого мужа, домработницы и такого дома, но я не стала бы пить разогретый кофе. Но это ее право. Никак ей не удается стать по-настоящему «дорогой» женщиной. Наверное, это не только статус. Ей не хватает ПОРОДЫ.
Я тебе сварила овсянку, я протягиваю ей фарфоровую мисочку, будешь?
Давай, Тамара вздыхает, скоро уже ржать начну как лошадь от этого овса. Но, ничего не поделаешь надо!
Я уважаю ее за это. Каждое утро Тамара взвешивается на супер-точных весах. Если прибавилось сто грамм она тут же ограничивает себя в, и без того постной, еде.
Хоть бы сахарку положила, шутит Тамара, когда я подаю ей мед.
Кушай кашу, кашалот, шучу я в ответ.
Я люблю, когда у нее такое настроение. Она редко бывает веселой и открытой. Общение с Тамарой приучило меня к тому, что ее настроение может измениться в любой момент и поэтому я всегда настороже.
Как там наша больная? ее вопрос содержит в себе определенное количество яда. В подтексте желание выяснить, навещала ли я уже Нику и не отдаю ли я предпочтение девочке, желание подчеркнуть, что больная совсем не больная и нечего с ней так уж возиться. И, может быть, что-то еще, но я не успеваю понять, что.
Наверное, совсем расхворалась, бедняжка, язвительно произносит Тамара.
Нике немного лучше, замечаю я.
Ах, как все рады! в голосе Тамары слышится бессильная злость, Подумаешь, простудилась. Нужно теперь, чтобы весь дом стоял в карауле у ее постели? Семен вчера просидел с ней весь вечер. Хотя она вполне могла бы спуститься вниз!
Наверное, ревность Тамары понятна. Но сейчас Нику мне жаль больше и я рада, что Семен Михайлович сумел уделить время девочке хотя бы поздно вечером.
А потом опять звонила Алла, рассказывает мне Тамара я ведь уезжаю вечером домой и знаю не все «самое интересное», если бы ты знала, как меня раздражают ее звонки.
Наверное, ревность Тамары понятна. Но сейчас Нику мне жаль больше и я рада, что Семен Михайлович сумел уделить время девочке хотя бы поздно вечером.
А потом опять звонила Алла, рассказывает мне Тамара я ведь уезжаю вечером домой и знаю не все «самое интересное», если бы ты знала, как меня раздражают ее звонки.
Но Семен Михайлович же говорит с ней только о Нике и Вадиме, пытаюсь я смягчить ситуацию.
Почему он вообще с ней говорит? Разошлись и разошлись все!
А дети? глупо спрашиваю я.
Скажи, чего не хватает этим детям? спрашивает Тамара, Чего им еще нужно? Они вообще не должны быть здесь! У Семена новая жизнь! Я не хочу жить с ними!
Мне, конечно, очень жаль, но я думаю, что, выбирая между детьми и Тамарой, Семен Михайлович выбрал бы детей. Хотя, кто знает. Кто вообще может разобраться в чужой семейной жизни?
Я сегодня еду заниматься собой, сообщает Тамара, маникюр, педикюр, парикмахер, визажист, массаж. Обедать буду в городе, так что на меня можешь не рассчитывать.
Хорошо, говорю я, а ужин?
Ужин на твое усмотрение. Я могу не вернуться и к ужину. Семушке я позвоню сама, а остальным знать необязательно.
Тамара выплывает в коридор с сигаретой, но в дверях оборачивается:
Кстати, я еще планирую встретиться с подругой и, возможно приглашу ее к нам на следующей неделе.
Я не знаю, зачем она говорит мне о подруге, возможно, для того, чтобы подсказать свою версию своего отсутствия, а, может быть, просто так, чтобы подчеркнуть, что у нее есть подружки.
Желаю хорошо провести время, говорю я и вспоминаю про тетрадку, которую обещала найти для Ники.
Ну что ты так до-олго, тянет Ника, когда я захожу в комнату. Такое впечатление, что она ничем не занимается только из-за отсутствия этой тетради. Я утешаю себя мыслью, что больные дети становятся капризными и нытье Ники это следствие ее недомогания, а не пренебрежения ко мне.
Ты не возражаешь, если я включу здесь пылесос? спрашиваю я. Я знаю, что в доме становится неуютно, когда затевается уборка или стирка и стараюсь делать это, когда в комнатах никого нет.
Здесь чисто, говорит Ника, и я понимаю ее.
Смотри сколько крошек, показываю я на ковровое покрытие. Во время болезни Ника ест, не вставая с постели.
Может, веничком? спрашивает она и смешно морщит нос.
Если я буду убирать этот дом «веничком», я не справлюсь с этим и за неделю.
Ты что, пылесоса боишься? я пытаюсь ее рассмешить. Она улыбается.
Нет, просто так не хочется вставать одеваться вообще, двигаться с места Врач сказал, что мне нужно вылежать неделю, ты слышала?
Я бы, конечно, ответила ей, что за те деньги, которые Семен Михайлович заплатил за вызов, врач мог бы прописать ей постельный режим до конца жизни.
А врач не сказал, что кушать печенье в постели это признак дурного тона?
Мне нравится, что мы можем говорить с ней так по-дружески, не думая о том, кто она и кто я. Я не стремлюсь заменить ей мать, но, думаю, хорошая подруга ей тоже не помешает.