Нет, Серёжка помолчал. Нет, ты не странник
Из иных миров, ты божеский посланник,
Да, я понял, наконец, ты Ангел! Значит,
Я в раю. Но почему душа так плачет?
Здесь уют, здесь тишина и много света,
Нескончаемое, ласковое лето.
Одного же нет: блаженства и покоя!
Разве может, Ангел, быть в раю такое?
Ты не можешь пасть в объятия покою,
Потому что нагрузил себя виною,
Но поверь, она тебя напрасно гложет
Что ж, случается и то, что быть не может!
Не кори себя, что сделано тобою,
Предначертано всевышнею рукою,
Можно в горе слёз потоки лить печально,
Но, однако ж, всё на свете не случайно!
Но зачем была нужна твоя кончина?!
И для этого имеется причина.
Ты уж этим удовольствуйся ответом.
Я ж хочу тебе сказать о мире этом.
Здесь, как сам ты догадался и приметил,
Только те, кто был душой при жизни светел,
Ты не можешь тут увидеть хоть кого-то,
Но поверь уж мне, их, светлых душ, без счёта!
Есть другой мир с нами рядом, но он тёмен,
Внешне малый островок, внутри ж огромен
(Впрочем, тут объём, границы вне понятий!),
Души грешные там жаждут для объятий!
Кстати, Толька-живодёр там прозябает,
За греха сласть полной чашей получает,
Те, к кому он там попал, шустры и прытки
На себе он ощутит свои же пытки!
Ангел, это говоря, сверкнул очами,
А Серёжка передёрнулся плечами,
Он представил, как в кровавой мгле, в чертоге,
Тольке с хрустом переламывают ноги!
И в Серёжке тут же вспыхивает жалость,
Злости нет, да ведь её и было малость.
Только Ангел мысль легко его читает:
Каждый всё, что заслужил, ТО получает!
Ты же хочешь знать одно: а как друзья там?
Как и чем живут, когда тебя нет рядом?
Помнят, нет ли скорбь прощания минуты,
Или сбросила легко с них память путы?
Снята с памяти последняя заплата,
И Серёжка видит: вот они, ребята,
Опускают молча в яму гроб дощатый
С ним, в его же день рожденья двадцать пятый!
5
4
На скале сидит Серёжка, глядя в море,
Но ни волн, ни ряби нет в его просторе,
Нет и солнца здесь, лишь ровный свет струится,
Но какая-то парит высОко птица.
Он за нею равнодушно наблюдает,
Вдруг как вспышка! что-то он припоминает!
Птица ниже опустилась, и в мгновенье
Бело-чёрное узнал он оперенье!
И тотчас же словно дождик начал капать
Это яркими мгновениями память,
Растворив легко забвения окрошку,
Возвращалась ненавязчиво в Серёжку.
Всё, что годы (иль века?!) укрыто было,
Будто ил со дна реки в дождь летний всплыло,
Сердце, пусть его и нет, затрепетало
И по венам кровь, которой нет, погнало.
Ну, а аист опустился плавно к скалам,
Их коснулся, сжался в ком, а после стал он
Невысоким светлым парнем в белой тоге,
В сандалетах золотых на босы ноги.
А Серёжка тут заметил, что и сам он
Облачён в красивый белый чистый саван,
На руках его прозрачные браслеты,
Ноги в белые обуты сандалеты.
Но его всё это мало поражает,
Он на аиста глядит и восклицает:
Значит, было то взаправду, не в дурмане?
И тогда не фантазировал я Сане?
Нет, Серёжка помолчал. Нет, ты не странник
Из иных миров, ты божеский посланник,
Да, я понял, наконец, ты Ангел! Значит,
Я в раю. Но почему душа так плачет?
Здесь уют, здесь тишина и много света,
Нескончаемое, ласковое лето.
Одного же нет: блаженства и покоя!
Разве может, Ангел, быть в раю такое?
Ты не можешь пасть в объятия покою,
Потому что нагрузил себя виною,
Но поверь, она тебя напрасно гложет
Что ж, случается и то, что быть не может!
Не кори себя, что сделано тобою,
Предначертано всевышнею рукою,
Можно в горе слёз потоки лить печально,
Но, однако ж, всё на свете не случайно!
Но зачем была нужна твоя кончина?!
И для этого имеется причина.
Ты уж этим удовольствуйся ответом.
Я ж хочу тебе сказать о мире этом.
Здесь, как сам ты догадался и приметил,
Только те, кто был душой при жизни светел,
Ты не можешь тут увидеть хоть кого-то,
Но поверь уж мне, их, светлых душ, без счёта!
Есть другой мир с нами рядом, но он тёмен,
Внешне малый островок, внутри ж огромен
(Впрочем, тут объём, границы вне понятий!),
Души грешные там жаждут для объятий!
Кстати, Толька-живодёр там прозябает,
За греха сласть полной чашей получает,
Те, к кому он там попал, шустры и прытки
На себе он ощутит свои же пытки!
Ангел, это говоря, сверкнул очами,
А Серёжка передёрнулся плечами,
Он представил, как в кровавой мгле, в чертоге,
Тольке с хрустом переламывают ноги!
И в Серёжке тут же вспыхивает жалость,
Злости нет, да ведь её и было малость.
Только Ангел мысль легко его читает:
Каждый всё, что заслужил, ТО получает!
Ты же хочешь знать одно: а как друзья там?
Как и чем живут, когда тебя нет рядом?
Помнят, нет ли скорбь прощания минуты,
Или сбросила легко с них память путы?
Снята с памяти последняя заплата,
И Серёжка видит: вот они, ребята,
Опускают молча в яму гроб дощатый
С ним, в его же день рожденья двадцать пятый!
5
Вспомнил всё Серёжка: смертное мгновенье
И случившееся перевоплощенье
В первый раз его так лёгкость опьянила,
Будто чья рука вес тела удалила!
Миг ещё прошёл, и снова измененье:
Он прозрел, но необычно было зренье,
Видел он одновременно всё и всюду,
Но отнюдь не удивлён тому был чуду.
Видел он, как речка матово блестела,
А по ней плывёт безжизненное тело,
И тогда Серёжка думает спокойно:
«Это я там». И ему совсем не больно.
Нет, в нём радостная блажь и облегченье,
Что его земные кончились мученья.
Как же жизни наслажденья донимают,
Если близкие тебя не понимают!
Но ни злобы, ни презренья, ни упрёка
Нет в душе Серёжки, даже и намёка,
Ни к друзьям, что часто ранили словами,
Ни к его всегда сухой, прохладной маме.
Да, конечно, коль в резоны углубиться,
Как понять того, кто ждёт годами птицу?
Ведь любого, вон, спроси, он скажет: «Значит,
По такому дом дурной тихонько плачет!»
Даже Сашка, что Серёжке верил свято,
Относившийся к нему милее брата,
Но и тот с годами как-то отдалялся,
Знать, в нормальности Серёжки сомневался!
Он и сам порою думал: «Может, разум
Из меня со смертью птицы вышел разом?
Я ни с кем не вёл бесед в ночи до света
О прекрасном и желанном мире светлом?»
Но всегда, когда в себе он сомневался,
В нём всё тот же голос тихо раздавался,
И настолько этот голос был реален,
Что Серёжка убеждался: он нормален!
И тогда те треволненья и печали,
Что друзья, о нём заботясь, источали,
Он легко воспринимал, без раздраженья,
Своего к ним не теряя уваженья.