Тогда мы с Таней сбегаем в магазинчик, а вы тут пока найдёте репер и привяжете ход, окей?
О чём речь, Серж! А что тёзке сказать на связи?
Передай ему привет от Тани.
Мы с Танюшей накинули рюкзаки и помахали руками ребятам:
Мы быстренько, туда и обратно.
Ну что ты говоришь, Серж, всё ясненько: туда и обратно, туда и обратно, туда и обратно!.. И запомни, совсем не обязательно быстренько!
XIV
Как, говоришь, Серёжа, называется эта фигня?
Гать.
Ах ты, гать твою! Напридумывают же интересных названий!
Просто это старая гать, вся сгнившая. Когда она была новой, по ней так приятно было ходить!
Ты-то откуда знаешь? В прошлой жизни здесь хаживал?
Просто мне так кажется
А мне кажется, что если мы сейчас не посидим вон на той берёзке и не отдохнём полчасика, то я больше не смогу шагати по этой гати. Ого! Стихи получились! А ты не пробовал стихи писать?
А как же, с детства балуюсь.
А почему мне никогда не читал?
Ну, этому есть две причины. Во-первых, стихи мои ещё не того качества, чтобы ими кого-то нагружать. А во-вторых, ты меня не просила.
Ну, этому есть две причины. Во-первых, стихи мои ещё не того качества, чтобы ими кого-то нагружать. А во-вторых, ты меня не просила.
А ты почитай, и я скажу тебе, хороши ли они.
Мы уселись на здоровенную берёзу, лежавшую поперёк просеки, по которой мы и шли.
Хорошо, коли уж тебе так хочется, слушай, но без претензий.
Ну, нет, запротестовала Таня, претензии я высказать должна, иначе это будет несправедливо!
Что ж, слушай:
Воды! Воды! устало шепчут
Потрескавшиеся уста.
Один глоток и станет легче,
И будто бы я не устал.
Один глоток всего-лишь нужен
Для жизни в этом мире мне,
Один глоток смогу я слушать,
Смогу смотреть в глаза тебе.
Глаза твои вулкана жерло,
Пылают страждущим огнём,
Они прекрасны, словно серны,
Они несчастны, как Содом.
Всю жизнь глаза твои блистают,
Зовут к себе: вперёд, вперёд,
Но, чтобы видеть их, я знаю
Глотка воды недостаёт!..
Таня слушала меня заворожённо, чуть приоткрыв ротик и склонив голову к плечу, и я, читая свои юношеские вирши и глядя в её зелёные глазищи, чётко осознал, что это стихотворение написано именно об этих глазах. Я понял, что видел их, во сне ли, в мечтах ли, но видел и сочинял свои неуклюжие строчки именно о них!
Таня приближала ко мне своё лицо, её глаза становились всё больше и больше и, наконец, слились в одно пятно, а я почувствовал на своих сухих губах тепло губ её, влажных, пряных, упругих
Выйдя наконец-то из леса, мы увидели перед собой железную дорогу, а за ней разноцветные кубики домов, и эта картина радостно ударила по глазам после некоторого лесного однообразия.
Магазин мы нашли сразу это было единственное кирпичное здание, а возле него стоял небольшой зелёный домик с прибитой на стене табличкой, на которой красовался красный крестик.
Ура! Ура! воскликнула Танюша и прямиком пошагала к домику.
Увы! Увы! сказала она через минуту, когда выяснилось, что медпункт работает один раз в неделю, и этот раз был, конечно же, вчера!
Вдруг меня осенило:
Послушай, девочка, у нас ведь есть четыре марлевых полога, тебе на сто лет хватит!
А какого они размера?
Они натягиваются внутри палатки, значит, и размера такого же.
Ну что ж, на один раз хватит.
Всех четырёх?!
Серёж, давай лучше о чем-нибудь более приятном, а?
Хорошо. В магазин!
В магазине человек пятнадцать занимались обычным деревенским делом: стоя в очереди, судачили о том, о сём. Но стоило нам перешагнуть порог и поздороваться, как все мгновенно умолкли и уставились на нас. Взгляды были настолько пристальные, что мне показалось, что я голый. Я даже, наклонив голову, осмотрел свой фасад, но, к счастью, одежда не отсутствовала.
Таня, одетая в энцефалитку и здоровенные болотные сапоги, мгновенно вызвала жалостливые восклицания женщин (а кроме прекрасного пола в магазине никого и не было):
Ох, бедненькая девчоночка, да кто ж тебя в лес-то загнал?!
Господи, да что ж у тебя за родители-ироды, куда ж они ребёнка отпустили!
И т.д., и т.п., всё в тех же выражениях. Но самое интересное, что, как бы они ни жалели нас, а, вернее, ребёнка-Таню, но без очереди всё-таки не пропустили!
Мы встали в самый конец.
Кто-то вошёл в магазин ещё, и, спустя несколько секунд, я почувствовал тяжесть руки на своём плече. Резко обернувшись, я увидел сияющую рожу незнакомого мне мужика.
Здорово! заорал он настолько громко, что у меня зазвенело в моих нежных ушах, привыкших лишь к лесной тишине да редким Танюшиным вскрикам.
Здорово, кивнул я.
Слышь, земеля, а ведь ты из Питера, уверенно заявил мужик.
Точно! изумился я. А ты что, меня знаешь?
Нет. Но я всех питерских насмерть чую!
Я, правда, не понял, что значит чуять насмерть, но всё же мужика зауважал.
А тот безапелляционно влепил:
Значит, так, отоваривайтесь и ко мне в гости! Возражения и отказы не принимаются! А ну, бабы, брысь, дайте людям отовариться. Вам свои языки и на том свете не перечесать, а у них дело.
Какое такое дело? послышалось из очереди.
А такое: в гости ко мне идут! А будете вредствовать, опять всю ночь стану песни петь!
Боже, спаси! Боже, спаси! закрестились старушки.