XXXIV
Если сейчас Литомину не икалось, то, значит, нет на свете ни сверхъестественности, ни сверхсправедливости! Уже три дня дождь средней паршивости замачивал наши бренные тела и скудные вещички. Палатка, позабыв о своем наиглавнейшем предназначении, текла, как добротное исправное сито, и мы чувствовали себя в ней отважными исследователями морских глубин, путешествующими в батискафе. Хотя, чёрт, в нём-то сухо! Нет, скорее всего, мы находились на подбитой подводной лодке, и час полного затопления был близок!
Вероятно, в наших злоключениях был виноват я, так как именно меня посетила мысль начинать работу с самого дальнего, самого трудного хода. Эта мыслишка пришла в мою неумную голову не просто так, но под действием поскрёбываний зависти, которую я испытывал, глядя на моих друзей, бурно проводивших досуг в обществе Любочки и Тосечки. Но я бы, может, ещё потерпел не один день их идиллию, да они сами всё испортили. Испортили не со зла, а с благими намерениями, но всем хорошо известно, куда ведёт дорога, замастыренная из этих самых намерений! В общем, четыре счастливых придурка, решив, что я невероятно тоскую, притащили мне подружку, после знакомства с которой я и решил валить как можно дальше и как можно быстрее! А поскольку я не самый большой женоненавистник на свете, то можете себе представить, какова была та, которой предстояло скрасить моё одиночество!
Костёр шипел и дымил, сырые дрова пузырились влагой, но единственное утешение в такую погоду чайник всё же работало исправно.
Серж, а давай рванём домой! грея руки о кружку с чаем, предложил Андрюха.
Домой? переспросил я. В Ленинград, что ли?
Да какой, на фиг, Ленинград! В Семигороднюю.
Я молча достал двухкилометровую карту (это не величина её, а масштаб) и поманил пальцем Андрюху:
Вот, смотри. До Семигородней двадцать вёрст, и всё без дороги. Да что я тебе говорю, ты лучше меня знаешь.
Знаю, знаю! Но тут так холодно и мокро, а там, у них (Андрюха мечтательно закатил глаза), так тепло и сухо!
Ну подумай, если ТАМ у них сухо, то какое же может быть удовольствие?
Да как это како начал было Андрей, но запнулся, врубившись в истинный смысл моих слов. Ну не надо, не надо подкалывать. И вообще, это не я, а Любка отыскала ту прелестницу. Думаешь, мне она понравилась? Мы тебе найдём другую, самую лучшую в Семигородней!
Спасибо, но я и сам, кажется, не парализованный импотент, страдающий старческим слабоумием и недержанием мочевого пузыря! Найду, коль понадобится.
Спасибо, но я и сам, кажется, не парализованный импотент, страдающий старческим слабоумием и недержанием мочевого пузыря! Найду, коль понадобится.
Хватит вам трепаться, давайте решать, неожиданно для нас, так увлёкшихся волнующей темой, влез Мишка. Так идём или не идём?
Как хотите, махнул я рукой. Если вас прельщает двадцатикилометровое путешествие под дождём по хлюпкому болоту и непричёсанному лесу да с последующим возвратом в это же место, то пожалуйста! Но если
Хрена с два стали дослушивать меня до конца эти сексуально озабоченные молодчики! И откуда силы-то взялись? И палатка, и все остальные шмутки были распиханы по рюкзакам в мгновение ока! Ну точь-в-точь, как в фильме «Три плюс два». И так же, как в том фильме, я спросил их, впрягшихся в рюкзаки и готовых скакать галопом хоть к чёрту в зад:
Всё собрали?
Да всё, всё!
Значит, всё?
Ну хватит издеваться! Андрюха притоптывал, как арабский скакун, вернее, как жеребец-производитель, которому намекнули на скорую работёнку. Всё! Всё собрали!
А инструменты? ехидно и подленько заулыбался я.
О-о-о-о, чёрт! взвыл Андрюха и сбросил с себя рюкзак, который смачно чавкнул, упав в лужу.
Дело в том, что до инструментов было километр с хвостиком. Мы их оставили там, где закрепили не пройденный ход, как и делали неоднократно в лесу воров нет, по крайней мер тех, кто ворует вещи.
И вдруг Андрюха засиял:
А давай их оставим, всё равно возвращаться.
Хорошо, немного подумав, согласился я, но если, по каким-либо причинам, нам возвращаться сюда не придётся, то за инструментами ты пойдёшь один. Ладно?
Да пойдём, Андрей, сходим, хлопнул Мишка по плечу своего единострадальца. Лучше сейчас пару километров пробежать, чем потом сорок утаптывать.
Когда они ушли, я стал размышлять, как побыстрее доделать трудный ход, справедливо полагая, что, пройдя эти два километра и окончательно промокнув, казановы порядочно порастеряют свой сексуальный аппетит.
Эх, как я был молод и наивен!
Вставай, а то примёрзнешь! заорал Андрюха бодро и громогласно. Вперёд, труба зовёт!
Я посмотрел на него грустно, осознав, что идти всё же придётся, но нашёл силы, чтобы пошутить:
Это какая тебя зовёт труба? Уж не фаллопиева ли?
Что это за труба такая? посмотрел на меня Мишка в недоумении.
А это ты у Тосечки спроси, ответил я ему, с содроганием натягивая мокрый рюкзак.
Если это что-то из истории, то навряд ли, она историю плохо знает.
Когда я от смеха упал, то рюкзак надавил мне на темечко, отчего лицо погрузилось в лужицу, и вместо хохота раздалось бодрое бульканье.
Рядом со мной булькал Андрюха.