Разыскивают солдат, незаконно отъезжающих в увольнение, а также лиц без документов.
Остановили и их потрёпанный Уазик. Несмотря на то, что на машине был нанесён номер сирийской армии, написанный по-арабски и начинающийся на цифру «69» обозначающий машину военных советников, их попросили выйти из машины, и проводили Симонова в палатку поста.
Разыскивают солдат, незаконно отъезжающих в увольнение, а также лиц без документов.
Остановили и их потрёпанный Уазик. Несмотря на то, что на машине был нанесён номер сирийской армии, написанный по-арабски и начинающийся на цифру «69» обозначающий машину военных советников, их попросили выйти из машины, и проводили Симонова в палатку поста.
Обычно для проезда подобных постов достаточно было просто сказать «хубара». Никаких документов у Симонова не было, переводчика тоже, Аббас под присмотром полицейских остался возле машины.
В палатке за походным столиком сидел лейтенант военной полиции, в красном берете с непроницаемым лицом. Поднявшись со своего места, он что-то быстро сказал по-арабски. Поняв, что офицер назвал себя, Симонов, стараясь говорить правильно, произнёс уже заученную арабскую фразу, что он советник командира такой-то танковой бригады, назвал своё звание и имя.
Дальнейший разговор не получился. На все вопросы лейтенанта Симонов неизменно отвечал «му мафу не понимаю». Наконец Володя вспомнил что-то ещё из своего словарного запаса и выпалил:
Атыни саик, мусаид Аббас! что по его разумению должно было обозначать «дай мне водителя сверхсрочника Аббаса»
Привели испуганного Аббаса. Тот, как сумасшедший, вытаращив глаза, вытянувшись, громко отвечал на все вопросы лейтенанта, каждый раз добавляя в конце предложения «таиб сиди так точно господин».
С его помощью Володя понял, что полицейский желает проверить его документы, а также разрешение на автомат. Ничего из этого у Симонова не было. Уловив знакомое слово «мусадас» в очередном вопросе лейтенанта, Володя достал свой пистолет, поняв жесты Аббаса, разрядил его и передал оба магазина офицеру, а оружие вернул в кобур на поясе.
Всё происходящее напоминало сюжет о глухонемых. Никаких средств связи в палатке не было. Ситуация зашла в тупик. Что можно было ожидать от полицейских, Симонов не знал, на сердце было неспокойно. Он в очередной раз пожалел, что так плохо знает арабский.
По-видимому, лейтенант полиции тоже не знал, как поступить документов у иностранца нет, что-то внятно объяснить он не может. Отпустить? А если он израильский шпион! Ну и что, если у них машина советников? Ещё неизвестно где они её взяли? И водитель какой-то странный, большой, неуклюжий и испуганный. Возможно притворившийся диверсант? Можно конечно пока посадить их в яму, вероятно утром ситуация прояснится, сидит же там один такой же, без документов, лейтенант посмотрел в угол палатки.
Симонов заметил его быстрый взгляд в углу палатки стоял громадный пластиковый бак, по-видимому, с запасом воды. Под ним темнела яма, накрытая решёткой, сваренной из металлической арматуры. Из глубины ямы на него смотрели испуганные глаза человека.
Надо перехватить у него инициативу, подумал Володя, не хватало, чтобы он и меня туда посадил. Вот смеху будет! Симонов с независимым видом прошёл к столу, повернул к себе походный стул, с видом уставшего человека опустился на него, достал и прикурил сигарету, выпустив дым, посмотрел на лейтенанта, «телефон фи?» приложив руку к уху, изобразил телефон.
«Ля нет» коротко ответил полицейский.
Он продолжал стоять, не зная как себя вести и что предпринять в дальнейшем:
А вдруг он и вправду советник и подполковник? Можно кучу неприятностей заработать! Это не арабского водителя в яму засадить, за русского спросят по всей строгости! Пропустить пускай едут? Ничего запрещённого в машине-то не нашли. А может, они тут специально ездят, смотрят как «шорта» работает? Потом с меня же спросят почему пропустил без документов? Внезапно ему на ум пришла счастливая мысль: двое из солдат поста должны были по графику ехать в увольнение, но автобус «мобита» проехал другой дорогой. Сейчас представилась прекрасная возможность сделать два дела отпустить бойцов в увольнение и отконвоировать неизвестных на их же транспорте в отдел военной полиции штаба корпуса.
Аббаса посадили за руль, впереди на пассажирском сидении с автоматом на коленях, сел один из солдат-полицейских, сзади умостился Симонов, тяжеленные мешки отпускников перекрыли одну из дверей, к другой сел второй боец, держа автомат наготове. Автомат Симонова и патроны к его пистолету были отданы переднему полицейскому.
Наконец все расселись, прощаясь, лейтенант учтиво приложил руку к своему красному берету, и они поехали.
Наконец все расселись, прощаясь, лейтенант учтиво приложил руку к своему красному берету, и они поехали.
Кавалькада разномастных автомобилей больше стояла, чем двигалась, несмотря на то, что один из полицейских периодически выходил из машины, громкими криками, размахивая автоматом, заставлял кого-то отъехать и пропустить Уазик «хубары». После этого они резво проезжали пару-тройку километров и упирались в хвост очередной пробки. Поговорив с таким же военным полицейским на очередном посту, сопровождающее что-то долго доказывали Аббасу и, судя по всему, тот не соглашался. Наконец повернувшись к Симонову, он начал что-то пояснять, водя пальцем по пыльному переднему стеклу. Глядя на эти кривые линии, Володя ничего толком не понял, но услышал два знакомых названия: Хаммана, Шуф и слово «тель». Эти названия часто попадались в оперативных сводках, слово «тель» обозначало высоту или гору.