Низко, почти касаясь крыльями верхушек мертвых деревьев, пролетела цапля. Грэм переступил через две бороздки круглых следов. Сороконожка пробежала тут совсем недавно: глубокие ямки в грязи еще не успели затянуться. Он знаком показал ящеру направление движения гигантского насекомого север. Тень кивнул. Зубастик не интересовался следами, он выковыривал из зубов застрявшую кость, при этом зверек неистово вертел головой и громко хрустел челюстью.
Вскоре они вышли из низины. Тут вовсю разросся мох. Он покрывал каждое упавшее дерево, пень и едва стоявший ствол когда-то пышного леса. Каменных деревьев стало меньше. Теперь они возвышались над болотом, распустив молодые крученые ветки, словно ноги гигантского спрута. Редкие порывы ветра заставляли бренчать жесткие листья, предупреждая о возможной опасности в сердцевине клубка.
Грэм проводил взглядом гарпию, летевшую к древнему бору.
Лишь бы там не было гнезд.
Гарпия мерзкий крылатый мутант смесь кошки с птицей. Они живут небольшими колониями три-пять гнезд. Охотятся сообща. Людей сторонятся, но могут и напасть от голода или защищая свое жилище. Гнездятся гарпии в горах на недоступных вершинах или в лесах на одиноко стоящих высоких деревьях.
Панголин откусил кусок вяленого мяса и пошел дальше. Он огибал завалы гнилых стволов и постоянно прислушивался к звукам грибницы: стрекотанию насекомых, бренчанию листвы каменных деревьев, шелесту осоки, бульканью пузырей, кваканью лягушек. Изредка усыпляющую мелодию нарушали далекие крики цапли, писки крыс, карканье ворон.
Грэм в очередной раз остановился и прислушался к свисту пролетающих уток. За ним он чуть не пропустил короткий рык где-то на юге химера. Панголин резко повернулся на звук, и тут же там, метрах в трехстах, взлетели крысы. Похоже, она раздобыла себе обед. Грэм снял с плеча Зубастика, залез на ближайшее каменное дерево и осмотрелся. Он не боялся, что его кто-то заметит: у большинства хищников грибницы зрение слабое, чего не скажешь про слух и обоняние.
Химеры видно не было, но грифы в небе точно указывали место пиршества этого грозного хищника. К лесу полетела еще одна гарпия. Грэм нахмурился.
Значит там гнездо. Не хотелось бы встречаться с ними в болоте. Надо скорей зайти в лес. Там мы будем в безопасности.
Послышались далекие раскаты выхода болотного газа выдох грибницы. Пискнул Зубастик, карабкаясь по ноге.
Ты прав, дружище, надо торопиться, скоро стемнеет, сказал панголин и слез с ветки.
Примерно через час они вышли на твердую землю к опушке исполинского леса. Только тут Тень впервые заговорил:
Ненавижу болото! Но тебе, похоже, нравится. Ты чувствуешь сссебя тут как дома.
Мне нравиться греть пятки у костра, а тут я панголин.
Грэм усмехнулся и впервые расслабился. Он прямо почувствовал, как спадает напряжение, как начинают ныть мышцы. Голова заболела. Сознание, раскинутое по болоту в чувственном восприятии, будто собралось воедино.
Раздался шум крыльев. Воздух всколыхнулся, и в нос ударило зловоние. Крик! режущий уши, выворачивающий наизнанку металлический скрежет гарпия! Зубастик зашипел. Панголин отпрыгнул в сторону за куст, под защиту нависающих лап деревьев. Зубастик на ветку. Тень исчез. Бестия зависла в воздухе, покачиваясь вниз-вверх: черная кожа блестит в заходящем солнце, глаза горят огнем, влажные клыки сверкают. Грэм выхватил стрелу, натянул тетиву но не выстрелил: гарпия не полетит в лес пустая смерть, и стрела на дороге не валяется. Послышался новый шум в кронах деревьев прилетела еще одна, но панголин не видел ее: он пятился глубже в заросли, не убирая лук и стрелу. Лишь когда гарпия потеряла его из виду, коротко крикнула и улетела, он остановился. Вокруг мачтовый лес с густым подлеском, и днем-то не очень светло, а сейчас тут были уже сумерки.
Один из кустов превратился в Тень и выругался:
Вот же гадина!
Грэм подпрыгнул, схватившись за рукоятку меча.
Ссспокойно, панголин, я всссего-лишь Тень.
Грэм облегченно вздохнул. Напряжение только на мгновение спало, и вновь он ощутил вокруг себя мир сознание расползлось по лесу. Звуки превратились в материальные объекты: шорох в ветвях Зубастик. Он спустился по стволу орешника и перепрыгнул панголину на плечо.
Надо уйти вглубь. Скоро стемнеет, сухо сказал охотник за слезой и пошел на запад, старательно выбирая путь в зарослях молодняка.
Примерно через полчаса, у толстого высокого бука он остановился и посмотрел в раскидистую крону.
Переночуем тут.
Зубастик тотчас перепрыгнул на дерево и исчез.
Быстро темнело. Гамаки слегка покачивались. Ветер тихо шелестел листьями, словно напевая колыбельную. Вдалеке ухал филин. Изредка звенел комар. А со стороны грибницы лилась пестрая смесь треска насекомых и лягушек. Грэм попытался сохранить осознанность, но сон, спрятавшись в палитре звуков, мягко укутал сознание, успокоил мысли и унес в волшебную страну хорошо перетасованных сцен последних месяцев жизни. Картины пролетали перед глазами, как стадо бизонов: искаженное злобой лицо Филиппа в отблесках факелов; улыбающийся еретик за решеткой; жирное тело Буя, бьющееся в предсмертных судорогах; теплая липкая кровь на руках; махающий воображаемым мечом Визор на столе; восторженный Поланий с кувшином слизи; сверкающие щупальца Вдовы, ползущие по полу, стенам, потолку; бесформенный уродец Гибор, кромсающий ножом тело старухи; задумавшийся Волчок; искаженное яростью лицо Вергины; великан в поле колышущейся травы, отец Иаков Образ настоятеля задержался дольше других. Грэм протянул к нему руки, попытался сказать: «Обман! Все обман!..», но слова вязли во рту, слипались в комки и падали на пол, разбиваясь на тысячи осколков. Отец Иаков улыбался и медленно уплывал в черноту, еле заметно качая головой, а панголин чувствовал возрастающую тяжесть в груди, будто невысказанные слова давили и мешали дышать