Мам, ты чего! засмеялся я, помахав ей рукой и направляясь назад пройденной тропой.
Но тропы сзади не было. Я шёл, шёл напрямик, глядя на мать, которая будто всё продолжала кричать и звать, словно не видела меня. Тогда я побежал. Я бежал изо всех сил, как никогда. Всё более темнело, уже показались в небе россыпи звёзд, уже начали они выстраивать созвездия, уже я задыхался от бега, а преодолеть полоску пустыря, отделявшую меня от мамы, от дома, от всего мира, не мог.
Мам, ты чего! засмеялся я, помахав ей рукой и направляясь назад пройденной тропой.
Но тропы сзади не было. Я шёл, шёл напрямик, глядя на мать, которая будто всё продолжала кричать и звать, словно не видела меня. Тогда я побежал. Я бежал изо всех сил, как никогда. Всё более темнело, уже показались в небе россыпи звёзд, уже начали они выстраивать созвездия, уже я задыхался от бега, а преодолеть полоску пустыря, отделявшую меня от мамы, от дома, от всего мира, не мог.
Мать уже давно опустила руки, только теребила и комкала край передника, только с невыразимой тоской смотрела и смотрела почти на меня. И, видимо, в какой-то миг что-то уловила, потому что дрогнуло лицо её, вся она рванулась, потянулась в мою сторону, но не двинулась с места, закричала, я видел, что она кричала, но голос доносился, как из очень далёкого далека:
Сынок! Не ходи!
Я остановился. Почти растерянно: куда не ходить? Я ведь возвращаюсь.
Подожди меня здесь! Не двигайся с места! вдруг что-то явно придумала мама и почти бегом направилась к соседней улице, таким же лучом отходящей от пустыря.
Я сел в траву и стал ждать. Я не знал, что хотела мама, но зря она ничего не скажет. Поэтому я буквально не шелохнулся, пока не показалась она из-за угла, ведя за руку какую-то женщину. Когда они подошли поближе, я увидел, что женщина эта почти девчонка никто иная, как В общем, жениться я пока не спешил, но была она мне очень даже по сердцу. И сейчас, увидев её, испуганную, встрёпанную, в косо, наспех застёгнутом халате, я подумал: какая она всё-таки родная дурашка моя! Выходит, от мамы действительно ничего не скроешь. Но зачем она её привела сюда?
Девчоночка моя тем временем, глянув в мою сторону, охнула и, вырвав руку у матери, кинулась ко мне с какими-то безумными причитаниями:
Ой, родненький! Ой, подожди, я сейчас!
Ничего не понимая, я встал и кинулся ей наперерез, чтобы и её вдобавок не затащило в эту аномалию. Я даже действительно продвинулся на несколько шагов. Похоже, мама отметила это продвижение, потому что удовлетворённо закивала. Сейчас она стояла спокойно на краю, лишь наблюдая за нами.
Мама! упрекнул я её. Ну, зачем ты её привела?! и остановился, удивлённый поведением своей подруги. Она делала такие движения руками, словно что-то отбрасывала в сторону, что-то разгребала. И всё продолжала причитать:
Сейчас, сейчас я помогу тебе! потом на миг обернулась к матери и крикнула ей вовсе уж странное: Лопату же надо! Сбегайте за лопатой!
Мама грустно покачала головой и не сдвинулась с места.
Брось, милая, сказала, не отроешь. Не то ты видишь. Оставь. Иди.
Иди! сказал я, ещё ничего не понимая, но догадываясь, что мама в своём рассказе очень многое не договорила. Иди, повторил я подружке, мысленно прощаясь с ней, с такой вот растрёпанной, зарёванной, родной вызови спасателей, а мне мама пока поможет. И грустно проводил глазами её светлый халатик, замелькавший вдоль улицы.
Почему ты к ней не вышел? печально спросила мама. Ты же вроде любишь её?
Ты же видела вздохнул я, вновь садясь в траву. Ты лучше скажи, что не досказала, пока спасатели не приехали. Отец знал что-то о Скале? Он нарочно пошёл?
Мама тоже тихо опустилась в траву там, где стояла. Чуть помолчала, по привычке теребя передник.
Да, он всю жизнь за ней наблюдал, за этой Скалой. И Андрея Семёновича он вызвал откуда-то, из Перми, что ли. Он говорил, я плохо понимала: не вникала в это «каждый видит то, что мешает ему видеть». И ещё он говорил, что кто троп не видит, тому безопасно, но они видят что-то неприступное. Потому, когда ушёл у всех на глазах он мне заранее сказал чтобы кричала, свидетелей собирала Андрей всех опросил. Кто-то видел оползнем накрыло, для кого-то в болоте утоп, другие говорили: на скалу полез, да и сорвался с обрыва. Все, все по-разному сказали. Андрей тот вовсе бесконечную стену плотного тумана видел. Хоть уговорились они, что он опросами будет заниматься, в Скалу не полезет, а не утерпел рванул в тот туман, что видел. Отец его там перехватил. Вышвырнул. Его можно было: он троп не видел. Я ходила в больницу к нему, пока он помнил всё всё рассказал. А потом смешалось у него всё. Осталось только Скала и рука отпихивающая. Мама помолчала, поглядев в сторону города, где вдалеке слышались завывания сирены и заторопилась. А отец так и не вышел. Забрала его Скала. И тебя вот забрала Всё за ваши сомнения! Всё за ваши поиски! Не живётся вам! Сказал же Господь: «Люди вы! Живите!» Что ж вам ещё?! Чего не жить?! Бегите всё, бегите от жизни, от семьи, от проблем Тот семерых кинул Ты тоже «не так она видит», гляди! А девка-то и хорошая, и добрая