Ты вот зачем сюда приехал? Из Москвы? начала опять первая.
Да я ведь тоже еврей, хоть и из Москвы. Моя страна, захотел и приехал.
Была я в вашей Москве Да какой из тебя еврей? Видала я настоящих евреев Там тебе плохо жилось, что ли? А, скажи? Здесь-то чем лучше?
Миша задумался. Это вопрос он и сам себе задавал не раз, но ответа пока не нашел. Бабка замолчала.
Голубая и красная половины востока, перемешиваясь, блекли, светлели и разливались по всему небу светло-охристой пеленой, оставляя лишь на западе, над Тель-Авивом, темно-бурый осадок ночи. Линия гор на востоке становилась все чернее, все чётче, все ярче наливалось оранжевым цветом небо над ней, и вдруг, как огромный прорвавшийся волдырь, в нем появился и начал прямо на глазах расти сочно-красный край солнца.
Половина долины напротив них окрасилась в оранжевый цвет. Перекресток с автобусной остановкой и бетонными блоками, которые ставились посередине дороги во время беспорядков, а сейчас были сдвинуты на обочину; тяжелый, откинувшийся назад под весом брони, джип; боевая точка на склоне на другой стороне дороги, загороженная такими же блоками и обложенная мешками с песком; торчащие из нее крупнокалиберный пулемет «маг» и каска пулеметчика; кое-как накиданные бетонные плиты, ведущие к въезду в роту «яблочко», окруженную двухметровым бетонным забором с колючей проволокой наверху; сторожевую вышку в одном из углов забора, с израильским флагом над крышей и веселым мишкиным приятелем внутри.
А дальше мягкие плавные линии шомронских холмов, округлые, как грудь царицы Савской, и старые, как история про эту царицу; серые валуны, как упрямые кулаки, торчащие из желтой земли; темно-зеленые пучки несчастной зелени, выбивающейся из-под камней на выложенных столетия назад каменных террасах; ряды узловатых кудрявых олив, никак не желающих расти прямо, но переживших в своем упрямстве не одно царство; вьющиеся между холмов дороги на север и на запад, носившие и Авраама, и Магомета, и нынешних незадачливых их последователей; отара овец, будто по каплям стекающая с крутого холма; арабская деревня, белые дома которой, как ступеньки выложили низ долины, с карандашом мечети посередине.
А как вы оказались в Москве? решился продолжить разговор Миша.
Училась, нехотя начала бабка. Мужа моего учиться к вам направили, на инженера, ну и там всякое другое, знаешь Лично Арафат его послал, делегация, великий человек, великие дела делал. Ну и я с ним поехала, тоже училась там всяким делам.
Внучка опять с ужасом посмотрела на бабку, и та опять запнулась.
Сейчас что говорить? Все пропало уже, все пропало Надежды всё, дорогой, сладкие надежды, а теперь вот сиди тут, да показывай этому остолопу бумаги, она махнула рукой в сторону джипа.
Теперь, видимо, кончилось терпение у девушки. Она вскочила с бетона, подскочила к бабке и быстро и рьяно стала что-то говорить ей по-арабски. Та отвечала ей с не меньшим темпераментом. В конце концов, девушка обиделась, отошла на край дороги и осталась гневно стоять там, завернувшись по самые глаза в белое покрывало.
Ишь, строгая какая! сокрушенно обратилась к Мише бабка. Вижу, парень ты хороший, наш парень, поймешь. Дед погиб, отец погиб, ладно, решили мы их в свет вывести, в Иерусалиме все учатся. Сестры и братья у нее, как люди, а эта одно заладила себе люблю и все! И где ж она его встретила-то, окаянного? Из этих тьфу!
Помолчав, бабка добавила:
Брат у меня остался, в Рамалле живет. Пусть он и решает.
Вот тебе и Монтекки, вот тебе и Копулетти, только и оставалось подумать Мише.
В джипе опять на весь перекресток заголосила рация:
Вот тебе и Монтекки, вот тебе и Копулетти, только и оставалось подумать Мише.
В джипе опять на весь перекресток заголосила рация:
«Василек», говорит «яблочко». Длинный зеленый через точка один. Длинный желтый через точка ноль. Как принял? Прием.
Принял верно, ответил Ари и погнал солдат на проезжую часть.
Из Шхема автобус через пять минут придет. Тель-Авивский опаздывает, перевел Миша военный код на нормальный язык, давая бабке понять, что оценил ее доверие. Из-за дальнего поворота показался старый автобус. Парни и дед с помпончиком потянулись к проезжей части.
Ладно, милый, Аллах велик! в последний раз вздохнула бабка, поднялась с бетона и пошла к мужчинам. Вторая бабка и незадачливая Джульетта поплелись за ней.
2005
Демобилизация духа
Какой-то евпаторийский раввин, к которому многие ходили судиться, всегда говорил (грустно и нежно) и спорщикам, и свидетелям: «И ты не прав, и он не прав, и они не правы. Идите с Богом».
Иван Бунин. «Дым без отечества»
Я тонул, ощущая, что выживу, потому что видел чёрное дно и пробивающуюся через воду молочность солнца.
Некрас Рыжий. Чешежопица. Очерки тюремных нравов.
1.
Его звали Отамбеков. Младший сержант Отамбеков. Имя, наверно, я тоже вспомню, но пока хватит и фамилии. Перед дембелем Башка дал ему сержанта, так что Серёга Куликов нашивал Отамбекову на дембельский китель три лычки. Но всё время в части он был младшим сержантом.
Когда мы в первый раз его увидели, он сидел в тапочках на крыльце узла связи и ковырялся в ноге. Он ходил тогда в тапочках, не в ботинках. В тапочках разговаривал с немцами, в тапочках ходил в столовую, в тапочках стоял на разводе. Тапочки это статус. Формально его тапочки объяснялись тем, что у него болела нога. Но нужно иметь статус, чтобы больная нога дала тебе тапочки.