Перекресток «яблочко»
Ночь. Тишина. Темно и пусто. Вдали на шоссе вынырнули из-за поворота фары.
Едет, послышалось сзади. Кто-то из солдат загремел каской о скамейку.
Рано еще. Шхемский идет, с видом знатока проговорил шофер и посмотрел на часы.
Шхемскому тоже рановато. Эй, воины! Встаньте на дороге! Этого тормознем! крикнул сержант и высунул в приоткрытую дверь винтовку.
Двое молодых нехотя выбрались из джипа, напялили каски и встали с винтовками наперевес посередине шоссе. Через несколько минут, приблизившись к посту, фары переключились на ближний свет, и стало ясно, что это не автобус, а длинный арабский «мерседес». Замедлив скорость, он съехал на обочину метрах в десяти от джипа и остановился. Открылись две задние двери.
Закрой двери! сразу заорал сержант. Приказываю закрыть двери! Воины, чё встали! Чёрт бы вас подрал! Бегом, проверка документов! Двери открывать запрещается, все разговоры через окна!
Он выскочил из джипа и побежал к машине, подгоняя солдат подзатыльниками. Все трое, щелкая затворами и поднимая винтовки «на грудь», окружили мигом захлопнувший двери «мерс». Из окон к ним протянулись руки с паспортами и какими-то бумагами. В джипе зашипела рация:
«Василек», говорит «яблочко». Что у вас там, Ари? Прием.
Ари побежал играть в войнушку. Документы проверяет. Это Миша. Прием.
Миша, отвечай по коду. Тут тебе не литературная гостиная. Доложите об окончании знакомства. Как принял? Прием.
Хорошо.
Не «хорошо», а «принял верно», рявкнуло «яблочко» и заглохло.
Миша вылез из-за баранки и, обойдя тяжелую дверь, забрался с ногами на капот. Ари с видом «терминатора» возвращался к джипу, за ним плелись молодые. Из открывшихся шести дверей «мерседеса» вылезли человек десять.
К автобусу приехали, кинул на ходу сержант и полез к рации докладывать «яблочку» об окончании проверки. Арабы расселись на бетонных блоках, огораживающих автобусную остановку.
Тем временем начало светать, и Миша стал наблюдать за небом. Он очень любил палестинские рассветы. В России такого не было, или он просто никогда не обращал на это внимания. Ах да, в России ему никогда не приходилось встречать рассвет. А тут через день. Расписание романтики.
Сначала темнота на востоке разделялась на две части. Под черным небом с яркими южными звездами вдруг вырастала еще более черная неровная масса, тянущаяся огромными волнами с севера на юг. Потом разом проступала четкая граница между верхней чернотой и нижней, а звезды как-то незаметно начинали тускнеть и пропадать. Потом становилось ясно, что это не звезды тухнут, а небо за ними становится светлее, ясно очерченное снизу неровной линией покатых Шомронских гор.
Из-за гор во все еще темное небо просачивался багровый цвет восходящего солнца, а сверху проступала из черноты темная синь зенита. В какой-то момент, когда то и другое уже достаточно светлело, Мише удавалось разглядеть над горами тонкий оттенок зеленого, который тут же пропадал, заливаемый снизу и сверху красным и голубым. Затем становились видны очертания окрестных склонов и дорога.
Миша спрыгнул с капота и пошел пообщаться с арабами. Коренные израильтяне сочли бы это дикостью, для них арабы враги, но Миша за несколько лет жизни в Израиле так и не смог развить в себе бдительность и чувство патриотизма настолько, чтобы они пересилили элементарное любопытство. Тем более, ему, с винтовкой М-16 на шее и тремя вооруженными до зубов солдатами и бронированным джипом за спиной, ничто не угрожало. Он как бы невзначай присел на один из бетонных надолбов у остановки и стал рассматривать ждавших автобуса.
Несколько парней в дешевых джинсах и ярких рубашках, наверно, едут на работу. Может быть, в Рамаллу, а может и в Иерусалим. С ними старший коренастый араб в заношенной одежде неясного цвета и вязаной советской шапочке с помпончиком. Чуть в стороне от них девушка, закутанная в темное широкое платье до пят и белый платок, так что видно осталось только бледное гладкое лицо. По обеим сторонам девушки две бабки уселись прямо на грязный бетон роскошными бархатными платьями до пят, с вышитыми на груди замысловатыми узорами.
Вышивкой арабки украшают любые выходные платья, даже те, что носят на базар, но бархат значит едут в важные гости. И родственницу молодую везут. На смотрины, что ли?
Салям алейкум. Вы куда? небрежно обратился Миша в сторону бабок, как бы приглашая их к разговору, но как бы не обязывая их отвечать.
В Рамаллу, милый, в Рамаллу, ответила одна из бабок на неожиданно хорошем иврите. А ты русский, небось?
А вы откуда знаете? Миша даже опешил от такого быстрого развития разговора.
Уж насмотрелась я на вас, вздохнула бабка вышитой грудью. Да и не стали бы эти с нами говорить. У ваших-то хоть душа есть, не то что у этих.
Ну, положим, и наши бывают разные неопределенно протянул Миша, не решаясь задать бабке следующий вопрос и ожидая, что она сама выберет тему разговора.
И дались вам эти евреи! Что в них хорошего! Вот, красавица тоже, она махнула рукой на девушку, везем брату, как скажет, так пусть и будет.
Девушка метнула в бабку пронзительный взгляд. Та замолчала, но видно было, что ей не терпится излить душу. Вторая бабка достала из складки платья семечки.