Кому-то, наверное, моя привязанность покажется странной. Бог мой! Три года жизни под одной крышей почти что вечность.
Но во всем этом у меня был свой интерес.
Мои записки о расследованиях Гарпаста, посланные в издательство Лонгмэна, взялись печатать, и в течение полугода, одна за другой, вышли три книги.
Джонатан Ривольд. «Дело о кольцах власти». «Дело об отравленном пенни». «Убийца в платяном шкафу».
Я разбогател на двенадцать фунтов, удостоился благожелательной критики и стал видеть в Родерике если не музу, то определенно соавтора своего успеха. Прощайте редкие статьи в «Стрэнд» и очерки в «Морнинг пост»!
Теперь я жаждал новых приключений едва ли не больше самого Гарпаста. Но увы, загадочные происшествия не торопились.
Уютно пощелкивали, прогорая, поленья, взгляд мой лениво следил за воробьями, усеявшими ветки вяза, джем таял на языке.
Не знаю, куда в меня лезет. При всей моей любви к еде (особенно, к хорошо прожаренному мясу), я остаюсь худ и длинен, в то время как Родерик от стряпни миссис Терриберри часто прибавляет в весе, а затем садится на жестокую пудинговую диету.
Видимо, моя конституция
Джонатан!
Возглас Гарпаста прервал мои размышления.
Мой друг бодро сбежал по лестнице. Был он уже готов к улице: сорочка, визитка, кепи, черные, в серую полоску брюки. На ногах домашние туфли, но через руку перекинут макинтош.
Мы куда-то идем? спросил я.
Разумеется.
Что ж, я допил кофе и с достоинством опустил чашку на блюдце, я готов.
Гарпаст округлил глаза.
В кальсонах?
Вы же предполагали от меня именно такой ответ?
Нет, Родерик сгреб со стола письмо, я все же предполагал, что вы оденетесь.
Ах, вот как!
Я отодвинул стул.
Ну, давайте, давайте, Гарпаст, морщась, подтолкнул меня к лестнице. Я вас подожду.
Он остановился у окна, сложив руки с письмом за спиной, невысокий, плотный, задумчивый детектив. Подсохшие волосы щеткой торчали из-под кепи.
Наверху я быстро скинул бязевое нательное белье и, покрываясь мурашками, достал из комода сорочку, а из платяного шкафа коричневые брюки и сюртук.
Одеваясь, несколько раз смотрел в зеркало как усы, каков общий вид. Щеки казались бледными, чуть сизоватыми. Глаза выпуклыми и сонными.
Переел что ли?
Записная книжка, пара карандашей, носовой платок, перчатки, склянка с нашатырным спиртом отправились в походный саквояж. Портмоне угнездилось во внутреннем кармане.
Одеваясь, несколько раз смотрел в зеркало как усы, каков общий вид. Щеки казались бледными, чуть сизоватыми. Глаза выпуклыми и сонными.
Переел что ли?
Записная книжка, пара карандашей, носовой платок, перчатки, склянка с нашатырным спиртом отправились в походный саквояж. Портмоне угнездилось во внутреннем кармане.
Оглядывая комнату, я вдруг подумал, что ничто так не говорит о человеке, как место его обитания. Разъяснить меня, например, можно в один момент.
Нигде на стенах нет ни фотографий, ни памятных табличек или дипломов. Значит, жилец отрешился от своего прошлого. Оно ему не по нутру, что-то, видимо, случилось в том прошлом, не слишком приятное. Дагерротип мужчины с печальными глазами на краю стола с трафаретной надписью «Э. А. По» это, скорее всего, духовный учитель. Громоздкий «Ремингтон» с заправленной в каретку бумагой говорит о литературных опытах, судя по жидкой книжной полке, не слишком удачных. Но можно предположить, что жилец пока только пробует себя как писатель. Э. По в таком случае становится уже объектом для подражания. Застеленная кровать и сложенное горкой белье выдают аккуратиста, а расческа и маникюрные ножницы на полке склонность к самолюбованию. Небольшое количество предметов заставляет полагать, что человек равнодушен к вещам, возможно, беден или же видит в комнате лишь временное пристанище. Еще можно добавить, что жилец одинок (одна подушка на кровати, отсутствие женского белья), но находится в поисках подходящей пары (опять же расческа и ножницы), а еще часто работает ночами (огарки свечей).
Собственно, и все.
Гарпаст, наверное, извлек бы втрое больше информации. Я не слишком внимателен к засаленным манжетам, пятнам соуса на застиранной манишке, узорам пыли у ножек шкафа или еще чему-то подобному, поэтому и ограничен в выводах.
Подхватив саквояж, я вышел.
Наконец-то! обрадовался Родерик. И прищурился. Вы что-то не в духе.
Вовсе нет.
Пока я спускался, он взирал на меня, склонив набок голову. Кепи с ушами сделало его похожим на любопытного спаниеля.
Скажите, Джонатан, сказал Гарпаст, поймав меня за локоть на нижней ступеньке, что там у вас?
Мы двинулись в прихожую.
Где? спросил я.
В вашей комнате. Родерик сел на пуф у двери и, переложив макинтош на колени, принялся переобуваться в короткие сапожки. У вас там что, мумифицированная возлюбленная? Прах родственников? Мертвый дрозд?
Я фыркнул.
Я серьезно, мой друг встал и полез руками в рукава макинтоша. Как-то она на вас угнетающе действует. Хотите, поменяемся?
Нет, спасибо, я накрутил шарф на горло.
И все же, Гарпаст повернул меня к себе, мне не нравится ваш мрачный вид.
Он поправил мне ворот сюртука.
Я одинок, сказал я.