Сергей Осипов - Зеркало. Итоги лирики стр 2.

Пограничники, пальмы, пиво,
зелёной волны прибой.
Вы спросите: что за диво?
Батуми всегда со мной.
Здесь девушки столь красивы
и ласковы, но порой
мешает проклятое пиво,
пограничники и прибой.
Ты скажешь ей: мшвениери
гогона, пойдём со мной.
Она ответит: не верю,
забудешь, вернувшись домой.
Но я, вопреки Хафизу,
тебя не забуду вовек.
Гогона, оставь капризы,
пойдём со мною на брег!

Здравствуй, прекрасная Ялта!
Совдепии дивный рай.
А вас, кто на пьедестал встал,
не угнетает жара?
Помните, как на Капри?
Прогулки, шахматы, бриз
Сомнений не зная капли,
вы верили в коммунизм.
Но впереди, как ни пялься,
виднелся только Гулаг.
Два друга  чугунных пальца
сжимают Ялту в кулак.

Язык залива лижет плоский берег,
где сонные отары валунов
жуют в тугой медлительности вереск,
поругивая сфинксов-шалунов.
Здесь некогда ледник холодным краем
надрезал нежной жизни стебельки.
Обиженная больше не играет,
попав в оцепенения силки.
В оцепенении застывшая природа.
Величествен наш северный пейзаж.
Гудки туманом скрытых пароходов
сиренами сварливыми визжат.
Как лемех плуга лес вдали ржавеет,
осеннею коррозией разъят,
и сыпется в заросшие траншеи
всей тяжестью окалины наряд.
От дальности замедленным движеньем
на юг уходят клином журавли.
И остаётся, словно в утешенье,
картонная коробочка Марли.

Шумы в природе как в стихах размеры:
когда я слышу моря мерный шум,
то, узнавая метрику Гомера,
размеренней протяжнее дышу.
Дубовых рощ роскошная картавость
почти как море, всё же  не Гомер,
пожалуй, Ариостовы октавы
похожий из поэзии пример.
Но есть шумы отравленные будто,
со скрежетом взвиваются они,
и, кажется, встаёт из-за станин
Бодлерово болезненное утро.

Чуть мертвенный мольберт мольбы природы
приготовляет красок акварель.
В пустых полях не отшумели воды 
глянь!  их перебивает сонный шмель.
Прозрачные берёзы в чёрных рамах
дубрав, не отошедших ото сна.
День или два  во всех укромных храмах
молитвы раздадутся голоса.

Чуть мертвенный мольберт мольбы природы
приготовляет красок акварель.
В пустых полях не отшумели воды 
глянь!  их перебивает сонный шмель.
Прозрачные берёзы в чёрных рамах
дубрав, не отошедших ото сна.
День или два  во всех укромных храмах
молитвы раздадутся голоса.

Опять я здесь. Балкон-бинокль
в природу вперил крепь перил.
Дубов коряжистых барокко
скрывает взмахи птичьих крыл.
Многоголосая поляна
с пригорка к озеру бежит.
И соловьи в берёзах рьяно
изводят слуха рубежи.

Кряхтенье, карканье и всхлипы.
Кто, как умеет, так поёт:
цикады в поле, дятлы в липах,
все прославляют дня приход.
Роенье пчёл в цветущей вишне
ста свадеб правит хоровод,
лишь я на празднике чуть лишний,
но это, как и всё, пройдёт

Вот дождик долгожданный вышел,
ступает робко по полям.
Минута  ливень бьёт по крыше,
и гром грохочет: Тарарам!
Природы русской превращенья
необозримы и чудны,
но нет в её природе мщенья,
пускай и ласки холодны.

Звезда на лозе виноградной горит.
Далёкое с близким во мне говорит.
Я  связь между ними, другой связи нет.
За это пред Богом держу я ответ.

Закат с зарёй вступали в сделку 
 их северу не развести!
И ночь в оставленную щелку
пыталась звёзды пронести.
Луна в подмогу дню вставала
и тоже с неба ночь гнала,
своим светящимся овалом
итожа темени дела.
И, темя года отмечая,
поэт лампадой не чадил,
но над остывшей чашей чая
немного рифмами чудил.

Вот дождь-лентяй свалился с тучи,
гром по периметру гремит.
и ветер пробежал летучий,
как выдох хора аонид.
Ха! я отметил стих свой словом,
которым Батюшков грешил,
и Баратынский взял в основу,
а Пушкин  просто для души.
И мандельштамовы рыданья,
и Бродского «прости-прощай»
не обошлись без дружной дани
шуршанью ветра в камышах.

Вороны дерутся в дубовых ветвях
над потоком беглой воды,
каркают злобно и второпях,
возвестники чёрной беды.
Но вдруг разогнал их солнца луч,
бесплотен и не могуч,
словно на каторжника лице
улыбка

Июль в разгаре. Иволги призыв
тропической тропинкой душу дразнит
и говорит: пока ещё не праздник,
но к празднику готовятся призы.
В лесу, в полях, повсюду зреет плод
трудов природы. Славная потеха!
И иволги заходятся от смеха
до октября, пока дрожит тепло.

Сижу на золоте балкона,
облитый светом от звезды,
ближайшей к нам, что с неба склона
нисходит к буйству резеды.
Уж птицы петь давно устали.
Цикад не слышно трескотни.
Меняльщик дня и сна местами,
ещё немного диск катни!

Тревожный шум частиц природы
в душе рождает древний страх.
На небе бьются в дребезг воды,
и дрожь кромешная в листах.
И всё живое приумолкло:
не слышно птиц, собак, цикад.
Сам Бог посматривает в щёлку:
как хаос свой творит расклад.

Берёзы треплет ветер, как девушек гуляка,
подвыпивший, но им не привыкать:
подол свой отряхнут  и с милым покалякать
у изгороди дома, коль изгородь крепка.
Дрова к зиме наколют из тех, кто будет свален
за изгородью крепкой, сурепкой порастут
весной сухие корни, лишь выглянут из спален
счастливые подружки, с фатой, что парашют.