Тема разгула тайных зловещих сил появляется снова у Пушкина в 1833 году в стихотворении «Гусар», которое возникает у него как некий «римейк» к рассказу Сомова «Киевские ведьмы» (1833). Через восемь лет после «Сна Татьяны» снова у Пушкина возникает сцена с описанием шабаша монстров. Зачем было Пушкину в один и тот же год вместе с Сомовым создавать своего «Гусара», произведение, очень сходное по своему сюжету с «Киевскими ведьмами»? Пушкинская сцена шабаша в «Гусаре» явно возникает как некая аллюзия вновь вспыхнувшей угрозы мести масонов?
Герой рассказа Сомова, открыв страшную тайну принадлежности своей любимой к клану ведьм и упырей, бесславно погибает. В отличие от рассказа Сомова, герой Пушкина, гусар и краснобай, став свидетелем подобной зловещей тайной мистерии, остаётся жив.
Возможно, действительно, создание «Гусара» (1833) необходимо было Пушкину как создание некой литературной аллюзии происходивших в действительности событий. При этом нужно понимать, что это только одна из возможных причин изображения Пушкиным потусторонних сил, вмешивающихся в судьбу героя. Поиск же этих причин бесконечен, как глубоко и бесконечно само творчество Пушкина.
Дьявольская иерархия «преисподней»
Про злых духов и про девиц
«Евгений Онегин» (3:XVII)Вспомним, как Татьяна, пытаясь определить сущность Онегина, ищет для него подходящее слово и мыслит при этом образами ада и рая, абсолютизирующими добро и зло. При этом она перебирает в уме всю «иерархию» преисподней:
Дьявольская иерархия «преисподней»
Про злых духов и про девиц
«Евгений Онегин» (3:XVII)Вспомним, как Татьяна, пытаясь определить сущность Онегина, ищет для него подходящее слово и мыслит при этом образами ада и рая, абсолютизирующими добро и зло. При этом она перебирает в уме всю «иерархию» преисподней:
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак
Сам Пушкин в конце романа вторит своей героине, в очередной раз представляя перед нами всю антологию образов, имеющих происхождение от Inferno (Ад): «Несносно (согласитесь в том) // Между людей благоразумных //Прослыть притворным чудаком, // Или печальным сумасбродом, // Иль сатаническим уродом, // Иль даже демоном моим.»
Как и в самых разных культурах, здесь у Пушкина уже можно обнаружить все специфические вариации инфернальных образов, имеющих самую разную природу, от фольклорно-мифологической до литературной, и связанные с ними мотивы Ада и Рая как примеры мощных универсальных архетипов, конкретные формы которых у него, конечно, различаются от произведения к произведению. В целом же в его произведениях представлена вся «иерархия» преисподней: от самого мелкого беса, к «волшебному демону» до «сатанического урода» Сатаны (другими словами, «закружились бесы разны»).
На существование стихийной пушкинской демонологии впервые обратил внимание ещё Н. О. Лернер в 1935 году: «С демоном, в самом широком и глубоком гёте-байроновском понимании, у нашего поэта были долгие и серьёзные счёты. Он знал обаяние волшебного демона, лживого, но прекрасного, который не верил любви, свободе, на жизнь насмешливо глядел, и когда наш поэт говорил о нём, ему было не до смеха. Но весёлый рассказчик Гусара и Балды знал бытового, простонародного чорта, безобидного и скорее даже обижаемого на каждом шагу, и этот бедняга, поистине pauvre diable (бедняжка чёрт пер. мой А.-А.А.), доставил ему немало весёлых минут».
Приведённая цитата одна из первых в литературоведении попыток представить «иерархию» инфернального мира в произведениях Пушкина. При всём нескончаемом «роении» и «кишении» его демонов, можно, однако, различить в этой огромной пушкинской антологии «Царства Тьмы» определенный порядок и строгую иерархию некую подчинённость этих образов:
Так вот детей земных изгнанье?
Какой порядок и молчанье!
Какой огромный сводов ряд.
Попытаемся и мы как-то структурировать эту стихийно сложившуюся пушкинскую демонологию, чтобы увидеть, наконец, в этих несметных толпищах «бесов» их своеобразие и различие, определить затем их роль и место в идейных замыслах самого Пушкина.
«Мелкий бес», «важный» бес («надменный бес») и сам Сатана являются героями его «Набросков к замыслу о Фаусте» (1821). Ведьма-кумушка героиня баллады «Гусар». Бес Мефистофель в «Cценах из Фауста» (1825). Бес, запутывающий дорогу, и бесы-изгои в стихотворении «Бесы». Демон «дух сомненья, дух отрицанья» в стихотворении «Ангел». Злобный гений в стихотворении «Демон»; «влюбленный» бес герой стихотворения «Ангел» и отрывка под названием «В Геенне .». Жид, повенчанный с лягушкой, в «Гусаре»; жид («бес в балахоне») из ещё одного незаконченного замысла. А также «мертвецы» и призраки «Гробовщика», сама Смерть в «Набросках к замыслу о Фаусте» (1821), etc.
Хотя все три силы и Сатана, и демоны, и бесы являются выражением одного и того же принципа зла, у Пушкина всё же можно проследить между ними чёткую «иерархию», в соответствии с которой он и распределяет их роли.