Коричневый. Верно?
Тётя Зина подошла к Ольге как-то весной, когда Юрик с Джимом уже скрылись за поворотом, а Оля медленно брела, обдумывая недавний разговор с мамой.
В семье все уже привыкли к тому, что Оля дружит со слепым мальчиком, который никогда не заходит в гости. И никому в голову не приходило напрашиваться на знакомство: каждый имеет право на тайны и «личную жизнь». После истории с Егором последние сомнения Светланы улеглись: ну их, эти «модные компании» и современные увеселения! Общение с Юрой сделало добродушную, зачастую легкомысленную болтушку серьёзнее и вдумчивее. Даже вот учиться стала лучше. И так спокойно знать, что твоя подрастающая дочь не «где-то там», в сомнительном обществе сомнительных людей И к десяти вечера обязательно будет дома.
Но вот уж и выпускной класс И отчего-то беспокойство всё чаще появляется именно теперь, при взгляде на ставшую взрослой девушкой дочь
Совсем невеста стала, любуясь на удаляющуюся Ольгу, улыбнулась как-то Светлане соседка.
И беспокойство обрело, наконец, чёткие контуры.
Подумай, доченька, говорила Светлана, обдавая теплом окружённых морщинками, но по-прежнему лучистых глаз, ты уже взрослая. И ваша дружба с Юрой Нет, упаси Боже, я не отговариваю тебя от этих встреч! Просто это не может продолжаться до бесконечности. Юра привык к тебе и, может, думает, что так будет всегда. Я ничего не имею против него. Но, Оленька, я не хочу для тебя судьбы тёти Зины всю жизнь ухаживать за инвалидом. Ведь это же Может быть, во мне говорит материнский эгоизм, но ведь каждая мать желает лучшего своему ребёнку! А всем сирым и убогим не поможешь Я не собираюсь тебе что-то запрещать, насильно разлучать, устраивать скандалы. В конце концов, благими намереньями вымощена дорога в ад. И заранее, к сожалению, не узнаешь, где счастье, где западня Просто подумай, Оля, как ты собираешься жить после школы
Подумай, доченька, говорила Светлана, обдавая теплом окружённых морщинками, но по-прежнему лучистых глаз, ты уже взрослая. И ваша дружба с Юрой Нет, упаси Боже, я не отговариваю тебя от этих встреч! Просто это не может продолжаться до бесконечности. Юра привык к тебе и, может, думает, что так будет всегда. Я ничего не имею против него. Но, Оленька, я не хочу для тебя судьбы тёти Зины всю жизнь ухаживать за инвалидом. Ведь это же Может быть, во мне говорит материнский эгоизм, но ведь каждая мать желает лучшего своему ребёнку! А всем сирым и убогим не поможешь Я не собираюсь тебе что-то запрещать, насильно разлучать, устраивать скандалы. В конце концов, благими намереньями вымощена дорога в ад. И заранее, к сожалению, не узнаешь, где счастье, где западня Просто подумай, Оля, как ты собираешься жить после школы
И Оля думала. Вернее, перебирала в памяти мамины слова. На которые наплывали слова Юрика. Нет, ни о чём «таком» они не говорили. Просто его голос был постоянно с ней. И любые его слова были для неё значительными и важными, потому что из этого состояла большая часть её внутреннего мира. Но Светлана, по-видимому, не понимала, что души Ольги и Юрия уже накрепко вросли друг в друга.
И тут вдруг тётя Зина.
Оля сразу догадалась, что взволнованная седоватая женщина в сильно поношенном, но опрятном плаще и есть та тётя Зина, которую хорошо знала по рассказам Юрия.
Извините, вы Оля? высокий голос прозвучал отчётливо, хотя и негромко.
Да! А вы тётя Зина, верно? Оля смотрела с лёгким удивлением, но без дрожи в коленках и без самолюбивого «вставания в позу», нередкого у других при подобной ситуации.
Женщина кивнула.
Она самая. Вот и познакомились. Конечно, следовало сделать это раньше, но Юрик Пожалуйста, пусть он не узнает о нашем разговоре.
Тётя Зина некоторое время молча рассматривала Ольгу. Придыхание, с каким Юра всегда говорил о ней, вызывало и ревность, и горечь. Девушка была не красавица, но довольно миленькая, фигуристая. Одета со вкусом и не размалёвана. И взгляд хороший без вызова, без резкости, открытый. И тем хуже!
Вот о чём я хотела поговорить, начала, наконец, тётя Зина, но тут же себя перебила: Не о чём, а о ком, конечно же, о Юрике. Это хорошо, Оля, что вы дружите, для него очень важно это общение, и его фантазии на пианино так чудесны, но Сколько вам, Оля?.. Семнадцать? Юрику через полгода девятнадцать То-то и оно, что Я с детства стремилась воспитать Юрика сильным, чтобы мог противостоять обидам и насмешкам. Чтобы жил вопреки жалости. Чтобы воспринимал свою неполноценность как данность, без злобы на судьбу и людей. Кажется, мне это удалось
У него ведь очень плохая наследственность, вы скоро поймёте, к чему я веду Отец беспробудно пил. Замёрз на улице ещё до рождения Юрика. Поэтому же, вероятно, и слепым родился мальчонка. Мать его, сестра моя младшая, видать, не сразу недуг разглядела Бойкая она была в молодости, никак на месте усидеть не могла. Юрик был для неё обузой. Махнула хвостом и нет её. С очередным кавалером может, в соседнюю область, а может и на край света. Уж и не помню, когда последний раз заезжала лет пять, верно, прошло А для меня Юрик утешением стал на старости лет. Мне уж под сорок было, когда Анна его подкинула: понянчись, мол, недельку, а там бумаги в детдом готовы будут. А я как глянула мальчонка худенький, лопаточки, что крылышки, из рубашонки выпирают. Ручонками всё по личику, а то глазки трёт словно песок попал или закрыли чем-то, и ему бы мешает, сдёрнуть хочет. Головёнку на звуки поворачивает, а выражение на личике удивлённое и будто бы рассерженное чем-то. Сунула я ему в ручонку печенье в ротик потянул, захрустел торопливо. Ну, точно: голодный! Я быстрей ему кашу варить. На колени посадила, кормлю с ложечки. Не слишком ловко выходит, не умела я с маленькими-то. Чувствую только: прижался ко мне спинкой и замер. И так мне жалко его сделалось. Ротик как галчонок открывает. Волосёнками оброс. Сиротка из дореволюционной книжки да и только! «Нет, думаю, Юрик, не отдам я тебя никому. Мамка родная бросает, а я что ж, совсем чужая, что ли? Или уж сердца у меня нет видеть всё это?»