Я не вор, отпустите меня!.
Один из господ быстро обернулся к другому и произнес несколько слов, на которые тот, улыбаясь, отвечал наклонением головы и затем смерил старика взглядом с наг до головы.
Вы немец? спросил он Кроммера на его родном языке.
Да, сударь, да, и к тому же честный человек. Я только на полчаса зашел к одному из здешних слуг. вот и все.
Но как же вы попали в эту комнату?
Мой двоюродный брат сказал мне, что благородному лорду не угодно, чтобы родственники его служителей приходили в дом. Потому я хотел скрыться на минуту.
Господин, говоривший по-немецки, перевел его ответ другому. Снова раздались слова, которых дядя Кроммер опят не понял, но смысл которых с ужасающей отчетливостью вонзился в его сознание.
Уловки, сказал один. Мошенник; подтвердил другой.
Право, я честный человек, твердил немец. Вы можете поверить мне на слово.
А что у вас там, под платьем? спросил господин.
Это вещи моего родственника.
Покажите.
Я не имею права, вскричал Кроммер. Позовите Томаса Шварца, потому что шкатулка принадлежит ему.
Но слов его никто не слушал. Его, без дальних разговоров, задержали и отняли у него шкатулку.
Но слов его никто не слушал. Его, без дальних разговоров, задержали и отняли у него шкатулку.
Смотрите, смотрите, он говорит, что это собственность слуги!
И господин, со смехом, указал на корону, вырезанную на стальной пластинке. Он протянул шкатулку своему товарищу.
Тут начались восклицания, точно мухи залетали в солнечный день. Раздавались звонки, слуги начали бегать взад и вперед. Наконец, кто-то доложил, что идет лэди, и в дверях показалась высокого роста дама, которая с удивлением оглядела всех присутствующих, а когда заметила шкатулку, то обнаружила особенный интерес. Что это значит?
Ей объяснили, и милэди, с видимым беспокойством, открыла сокровищницу, на которой все сосредоточили внимание, не исключая и немца. В шкатулке оказались драгоценности, золото и жемчуг. Все это переливало разными цветами, как капли росы при солнечном сиянии, и блестело так, что Петер Кроммер, совсем уничтоженный, прижался к стене.
Шкатулка с украшениями лэди, её бриллианты! Очевидно, Томас Шварц украл их.
Холодный пот выступил по всему телу несчастного немца.
Пусть бы кто-нибудь позвал сюда моего родственника! сказал он умоляющим, тоном.
Но никто не слушал его. Украшения были пересмотрены и пересчитаны, а между тем один из слуг сбегал и привел полицейского. Кроммеру показалось, что земля у него под ногами заколебалась. Теперь его арестуют, как вора.
Господин! обратился он к тому, который говорил по-немецки, господин! Не позволите-ли вы мне, по крайней мере, дат мои объяснения? Достаточно одного слова моего родственника, чтобы разъяснить все дело.
Тот, к кому были обращены эти слова, пожал плечами. Оно и так слишком ясно, сказал он, потому что у вас нашли украденные вещи.
Но я не знал, что они краденые. Томас Шварц дал мне шкатулку на сохранение.
О ком это вы говорите?
Ах, да, да! Здесь его зовут Виллем.
Значит, он носит фальшивое имя? Это еще того лучше!
Пусть позовут сюда Билля, приказал лорд.
Прошло несколько минут в ожидании. Обыскали весь дом и весь двор, но о Билле ни слуху, ни духу. Он исчез бесследно.
Лучшие свои вещи и деньги он захватил с собой, сообщил один из слуг.
А что касается этого человека, прибавил другой, то я видел, как он уже несколько дней бродил вокруг дома.
Значит, он высматривал, и он с Биллем действовали за-одно.
И этот глупый гусь один будет расхлебывать кашу; другой птицы и след простыл.
Ведите! распорядился полицейский, вынимая из кармана пеньковую веревку. Остальное разберет суд. При этом он схватил Кроммера за руки и хотел скрутить их, но немец быстро отскочил, сжимая кулаки, глаза его метали искры.
Вы хотите связать меня! вскричал он. Хо-хо! Это не так-то легко! И он начал отбиваться, во все стороны размахивая руками и отступая к двери. По это продолжалось недолго: через полминуты, после жестокого сопротивления, он лежал уже связанный, на полу. Один из слуг уперся коленом ему в грудь, другой крепко держал его за ноги, и таким образом им удалось опутать ему руки по всем суставам довольно длинной веревкой. Кроммер кричал от бешенства и отчаяния: «Клянусь истинным Богом, я не виновен!»
Ведите, ведите! приказал полицейский.
Так пусть же падет на вас Божие проклятие! Чтоб вам
Они продолжали тащить его вперед, заглушая его слова, так что слышно было только невнятное бормотание и прерывистые всхлипывания под ударами их кулаков. Его толкали и волокли, как какую-нибудь скотину на бойню, пока, наконец, за ним не закрылись ворота тюрьмы.
Лязг железных засовов, звон ключей, все достигало его слуха, словно издалека. Его впихнули в темное помещение с решетчатой дверью и затем предоставили самому себе, больше никто им не интересовался.
У Кроммера дрожали руки и ноги. Есть ли тут кто-нибудь? спросил он шепотом, с чувством тайного ужаса.
Новый, сказал сиплый голос.
Зеленый! Этот попался еще в первый раз. По-немецки, что-то, он говорит, ребята?
И на Кроммера полились целые потоки вопросов на английском языке, которых он, конечно, не понимал. В темноте никого не было видно, но он знал и чувствовал себя предметом общего внимания, и это пугало его еще больше.