Ага, подхватят на руки, и сбросят вниз, с крепостной стены. Ты летать умеешь?!
Скоро он притекли ко вратам возвышавшимся Скейским.
Там и владыка Приам, и Панфой, и Фимет благородный
Клитий, божественный Ламп, Гикетаон, Арева отрасль
Гомер в своем повествовании еще долго перечислял придворных троянского царя; Виктору Николаевичу, а с ним и Кассандре, был интересен лишь Приам.
Процессия действительно едва не перехлестнула через гребень крепостной стены; особо ретивых последователей нового кумира, обогнавших и царевну с историком, и посланца Приама, остановила лишь сплошная цепь стражников, сквозь которую удалось просочиться только нашим героям; в одном теле, естественно. Внутри оцепленного пространства было посвободнее. Приам стоял один на самом краю обзорной площадки, ничуть не опасаясь, что снизу может прилететь прицельная стрела. Кассандра пошла к нему, явно наслаждаясь эффектом, который ее внешний вид произвел на кучку придворных тех, кому было позволено находиться здесь. Из этой толпы, в которой большинство явно были отмечены тесными родственными связями, Николаич выделил женщину, закусившую нижнюю губу сильнее остальных.
Елена?! скорее утвердительно, чем вопрошающе воскликнул он, направляя это утверждение внутрь себя.
Да! в ответе царевны было столько возбужденного торжества, что историк невольно ахнул:
Да ты Да ты завидовала ей все это время! Завидовала тому, что сотни, даже тысячи мужчин бьются, проливая кровь из-за нее. Что самые великие герои Эллады собрались здесь; а величайшие Ахилл, названный брат его Патрокл, Протесилой, царь эфиопский Мемнон и царица амазонок Пенфесилея уже отдали свои жизни, как и твои братья Гектор и Парис И все ради одного чтобы ее красоту воспевали в веках?!
Ну, не такая уж она и красивая, усмехнулась в душе Кассандра, что, сам не видишь? Разуй глаза!
Ошалевший от такой непосредственности женского характера Кошкин лишь покачал головой: «Какие еще словечки она выучит, пока я нахожусь здесь; и пока не падет Троя? Хорошо еще, что я матом не ругаюсь. Сейчас загнула бы ты, подруга дней моих суровых, трехэтажным простонародным в присутствии монаршей особы!».
Но Кассандра была гораздо благоразумней, чем мог представить себе Николаич. К царю троянцев она подошла со скромной физиономией, и даже попыталась изобразить книксен, явно подсмотренный во внутренних размышлениях гостя из будущего. За спиной, из толпы придворной клики раздалось слитное женское: «Ах!», а сам Приам воззрился на нее, а значит, и на Николаича, в изумлении.
Как бы папаша не свалился вниз, не заставил древних греков закончить раньше времени свое увлекательное занятие!
На это «увлечение» осаждавших город воинов и показал, наконец, пришедший в себя властитель.
Видишь, дочь моя, показал он рукой вниз, на шевеление в греческом лагере, это первое твое пророчество, которое готово исполниться.
Греки внизу, словно трудолюбивые мураши, тащили к грандиозной стройке какие-то доски, брусья и бревнышки. В остове деревянного сооружения уже можно было узнать очертания гигантского коня. Сердце Кассандры замерло, а потом ухнуло куда-то вниз, пораженное внезапной догадкой Виктора Николаевича.
Это я! взревел он, обращаясь пока только к одной слушательнице, это я, а не хитромудрый Одиссей придумал ловушку для троянцев.
Ну, какая же это ловушка? засмеялся Приам, легко прочитав смятение в лице дочери, не думаешь же ты, что мы притащим этого коня в Трою, не обнюхав каждую досочку.
Эй, Агамемнон! закричал он, сложив ладони рупором, не ошибись в размерах. Я не дам ломать стену, чтобы доставить твой подарок к храму Зевса!
Доставить?! вскричал Николаич голосом Кассандры уже вслух, зачем это, отец?! Разве ты не видишь, что это ловушка?!!
Приам ласково улыбнулся дочери, отошел от края стены, к которой снизу начали примериваться вражеские лучники, и принялся успокаивать ее, родив на глазах изумленного историка один из первых в мире афоризмов:
Доставить?! вскричал Николаич голосом Кассандры уже вслух, зачем это, отец?! Разве ты не видишь, что это ловушка?!!
Приам ласково улыбнулся дочери, отошел от края стены, к которой снизу начали примериваться вражеские лучники, и принялся успокаивать ее, родив на глазах изумленного историка один из первых в мире афоризмов:
Кто предупрежден, тот вооружен, возлюбленная дочь моя. Этот конь будет памятником нашей победе над всеми греческими царствами до тех пор, пока на его месте не встанет каменный, способный пережить века.
Проще сжечь его прямо там, внизу, буркнул Николаич, рождая еще пару крылатых слов, дешево и сердито!
Приам покатал новое словосочетание меж крепких зубов, еще раз ласково улыбнулся дочери, и твердо заявил, показывая, что спор окончен:
Ты, дочь моя, в искусстве управление чернью понимаешь еще меньше, чем в пророчествах. Твои слова о коне греков уже повторяют во всех подворотнях. И целый, плененный символ греческой мощи этот самый конь будет тем фундаментом, на котором царский род Трои и твой, между прочим войдет в историю.
Ага, проворчал смирившийся Николаич, в историю на деревянном коне. Еще шашку, как у Чапаева, себе выстругай.