Навсегда увести из города, кивнул Фолиаль. Всех детей Гаммельна. Лишить обманщиков детского смеха и воплей радости. Лишить город будущего.
Это жестокая кара, жестокая даже для меня, буркнул карлик.
Министр Циннобер, вы знаете, что дети будут под моим надзором, и я не позволю, чтобы с ними случилось, что-то плохое, покачал головой Фолиаль. Оставлять их в городе лжецов за что им такая кара?
Не пытайтесь спрятать собственную обиду за деланным благородством, сказала Розабельверде, а затем коснулась плеча Фолиаля своей прекрасной рукой. Вы уверены?
Абсолютно, душа моя, кивнул Фолиаль. А теперь прошу меня простить. Я спешу.
Он еще раз поклонился Розабельверде и Цинноберу и, не оглядываясь, зашагал в сторону Ратушной площади. Оставшиеся двое долго смотрели ему вслед, а когда Фолиаль скрылся за поворотом, Розабельверде тяжело вздохнула:
Видимо, пророчество так и исполняется. Что ж, мой маленький друг, давайте сюда Кракатук. Нам пора возвращаться.
Карлик порылся в карманах камзола и извлек на свет бархатную коробочку. Раскрыв ее, он вынул оттуда маленький золотой орешек и протянул его Розабельверде та кивнула Цинноберу и осторожно взяв орех указательным и большим пальцем, что-то прошептала.
И оба и прекрасная женщина в синем платье, и карлик в расшитом камзоле немедленно исчезли и никто в славном Гаммельне их никогда более не видел.
А мелодия Фолиаля снова поплыла над крышами города
2. Варшава, весна 1806 года.
Это был такой же винный погребок, как и десятки других он повидал их немало и уже по кисло-сладкому запаху мог сразу же понять то настроение, которое преобладает в заведении: радушен ли хозяин, готов ли обсчитать или, напротив, нальет рюмку-другую за так и не возьмет ни гроша, какие люди будут соседствовать на скамьях, и прочая, и прочая, и прочая.
«Я становлюсь пьяницей,» опять мелькнула в его голове шальная мысль, давно торчавшая где-то на задворках сознания, словно заноза, но то и дело выскакивавшая на первый план размышлений. «Опускаюсь на самое дно. А что, собственно, поделать? Будем продолжать пить».
Он и продолжил.
Когда через два часа хозяин принес очередную вторую? третью? бутылку вина и уже точно вторую четверть головки сыра, жизнь уже не казалась столь паршивой: пока есть вино (ну и, возможно, сыр) понятно, как можно дотерпеть хотя бы до рассвета.
Господин Гофман, неожиданно произнес кто-то над его левым ухом. Вы не очень заняты?
Он обернулся и встретился взглядом с невысоким плотным человеком в сером кафтане с накрахмаленным шейным платком. Человек сжимал пивную кружку, но взгляд у него был абсолютно трезвый, яркий, осмысленный.
Ну, если не считать того, что в ближайшие полчаса я буду серьезно занят борьбой с этим куском сыра то не слишком. Садитесь, будем бороться вместе, он постарался быть максимально любезен, но хмель давал знать свое.
Меня зовут Месмер, представился незнакомец, усаживаясь рядом. Возможно, вы слышали обо мне.
Он порылся на задворках угасающей памяти что-то возникло из дальних дебрей, но затем снова растаяло в пустоте хмельного веселья.
Я занимаюсь генерацией флюида, и уже получил поддержку некоторых весьма высокопоставленных особ. Вы, конечно, слышали о флюиде, не так ли?
Да, что-то слышал, он кивнул, стараясь не делать резких движений это, кажется, некая новая метода излечения от разнообразных хворей.
Совершенно верно, Месмер похлопал его по плечу, абсолютно верно: метода, которая позволяет бороться с любыми хворями. С любыми, друг мой! Но дело не в этом я пришел к вам совсем не для того, чтобы говорить о своей методе. Я пришел, потому что увидел это.
И с этими словами он извлек из кармана сложенный листок бумаги, развернул и, конечно же, не узнать изображенное было невозможно.
О, кому-то нужны мои росписи дворца Мнишков! Гофман чуть хохотнул. А мне говорят, что я не такой уж и хороший художник!
И что, позвольте полюбопытствовать, вы хотели тут изобразить, вот на этой росписи, коию для меня любезно скопировали некие дворцовые подмастерья? прошептал Месмер.
Ничего особенного обычный узор, просто розетка для украшения, не более того, пожал плечами Гофман.
О, не скажите, я же вижу, что именно вы имели в виду почему вы поместили по центру розетки именно это? Месмер ткнул пальцем с аккуратно наманикюренным ногтем прямиком в рисунок.
Орех? пробормотал Гофман.
Вот именно! Орех! вплеснул руками Месмер. Понимаете, все дело именно в орехе! Именно в нем, и ни в чем другом! Скажите, вам кто-то подсказал этот ход, или вы сами догадались.
Догадался о чем? хмель начал покидать разум Гофмана, но он по-прежнему не понимал, что Месмер имеет в виду.
Скажите, я правильно понимаю, что сегодня вы никуда не спешите? Месмер схватил Гофмана за локоть. Я расплачусь за вас, поедемте ко мне, я все вам покажу и объясню. Ну же! Вы готовы?
Отчего бы и нет? растерянно проговорил Гофман. Раз вы настаиваете тогда едемте.
* * *
Дом у Месмера оказался ровно таким, каким и должен был быть у человека, погрязшего в изучении вещей, неподвластных рядовому разуму тяжелое строение серого кирпича где-то на окраине города (Гофман запутался в многочисленных поворотах и примерно на пятой минуте пути бросил даже отслеживать, что знакомого пронеслось за окнами кареты). Дверь открыл хмурый слуга в зеленой ливрее, освещая путь массивным подсвечником, он провел их в библиотеку, где уже горел уютный камин и были зажжены все свечи, позволяя увидеть доходящие до самого потолка книжные шкафы. Месмер усадил Гофмана в большое кресло прямо перед камином, налил бокал кларета и отправился рыться в каких-то рукописях, разбросанных на широком столе с бронзовыми львиными лапами вместо ножек.