Вышедший Омар Мейяд в красочном богатом одеянии сразу, обратил на себя внимание, особенно виновных, для которых наступил решающий момент решающий их судьбу. Горящие белыми зрачками виноватые глаза негров только усиливали тяжесть их вины, придавая обстановке дух необходимости поступить круто. Необходимость призывала насторожить людей. Почему бы и не казнить, и повод был такой что можно было не опасаться возмущения со стороны привилегированной гвардии, султан любил когда его верноподанные враждовали между собой, Омар Мейяд не мог изменить своего решения еще и потому что ему попался Куасси-Ба, высокий, сильный статный негр примеченный самим султаном, но по мелким причинам невыносимый ему. Перед ним-то Омар Мейяд не мог смалодушничать; ни перед ним, ни перед самим собой за все те мелкие погрешности в крайне раздражающем поведении негра, что бесили его, заставляли ненавидеть, подозревать в этом маленьком начальничке гвардии опасность открытого насмехательства над ним, среди своих черномазых подчиненных, чего Омар Мейяд не терпел больше чего-либо другого. Любая другая опасность переносилась им легче, чем эта. Эта им считалась наихудшей из зол иметь насмешников в гвардии значило иметь враждебность этих необузданных скотов, из-за которых мнение о нем могло пошатнуться повсюду. А это была болезненная черта его как человека и сановника. Дабы удовлетворить свое самолюбие и припугнуть гвардейцев, даже несмотря на большой риск, даже не пригибаясь перед тем обстоятельством что Куасси-Ба считался любимцем султана, но сам этот многозначительный факт пригибал: в любимцах оказался случайно попав на глаза. Пропав с глаз забылся настолько, что даже был послан в столь дальнюю и опасную поездку, из которой немудрено не вернуться, вот только если он сам не напросился на путешествие, посмотреть земли и моря. Важно не только поймать птичку, что сделал Куасси-Ба, но и унять ее трепыхания ценою собственной головы. Ворота посольства были закрыты, здесь он был полновластный властелин, и трудностей дипломатического характера, как в случае с купцом, коему он воздержался выпустить кишки, возникнуть не могло. Одна только заминка: торгаш пришел ему не только на ум, но и перед ним. В следующее время произошло то, что виновные, уже покорившиеся своей участи в поспешности всего произошедшего затем, были даже заучаствованы, причем самим Омаром Мейядом. Купец спросил, за что собираются казнить
Если за то, что потеряли дорогого гостя, так ничего подобного. Я здесь, я всегда был с вами, вы это сами можете подтвердить. Никуда я от вас ни на шаг не денусь! Это была только шутка убедитесь сами!
И он начал раскручивать на голове намотанный тюрбан сразу обнаружив признаки верного доказательства, встревожив Омара Мейяда, ведь могла заметить и догадаться сеньора Мальвази. По резкому жесту руки стражники державшие негров, а за ними и сами удерживаемые, накинулись на выступавшего, быстренько свалив и скрутив.
*за решеткой в темнице сырой*
Амендралехо вместе с Куасси-Ба бросили в подземную темницу, похожую на глубокую яму, выложенную тонким кирпичом и имеющую единственное сообщение с внешним миром зарешеченное окно под потолком выходящее на пол полуосвещенного подвального коридора. В коридоре горел факел и монотонно ходил охранник, четко и верно выстукивая по мозгам стоящих ниже, вынужденных еще к тому же лицезреть эти шаги вровень со своими лицами. Настроение у Амендралехо с пребыванием в этой темной дыре сложилось тихое, еще он чувствовал себя здесь брошенным, если все вместе заброшенным. Нужно было искать пути выхода из создавшегося положения, которое не иначе как могло кончиться убийством в темную: счастливец негр что-то не чувствовалось что бы больно радовался избавлению от смертной экзекуции, ее он возможно как раз ожидал. Ему лучше было знать. Хотя трудно было понять что так кручинит этого худощавого исполина, тупо воспринявшего смену эшафота на темницу и лишь немножко эмоционально оживившегося при попадании туда, что выглядело со стороны дурно, и действительно было некоторым дурным оживлением. Видно и тут, как всякому кому Бог даровал силу ума отнял. Да и вообще все негры очень простой народ, стоит снова засветить солнцу и вернуться к друзьям, как к нему опять вернется непроходящая жизнерадостная энергичность. Пока же подавленность эмоций у Куасси-Ба соответствовала перевиденному им. Он тупо глядел через пробелы прутьев, таким образом что ли тянувшись к свету. Но вообще чувствовалось Куасси-Ба был неплохим малым и по прошествии долгого времени, когда между соузниками невольно установилось чувство общего, спросил Амендралехо:
Твоя женщина, я взял?
Ну пришлось ответить просто и ясно иначе бы не понял, чья княгиня.
Так это еще оказывается он утащил его любимую прямо у него с глаз и из под рук, верно тот рослый негр и был Куасси-Ба, а не просто эфемерный чернокожий. Как он мог не подумать так ни одного раза? Хотя какая была разница: не тот, так другой! Однако что для самого Куасси-Ба, то сие обстоятельство его очень смущало, и он натурально чувствовал на себе вину. И грустил. Хорошо еще что не считал виновником всех своих бед его. А так возможно оценивал великодушный поступок и это можно, и нужно было использовать, потому что нужно было бежать, если не отсюда, то вообще использовать первый же представившийся случай, что двум сильным проворным мужчинам, нацеленным на достижение какого-то результата, вполне возможно. Но возникшим радужным помыслам суждено было тут же потухнуть, и даже через нехочу, как-то неуместно было даже начинать разговор.