А вот кузина Валя в зеленом пальто с каракулевым воротником. Печальная была история. Она начала раскачиваться в своем новом пальто на досках, брошенных в грязь, как мостики, чтобы можно было перейти через улицу. И плашмя упала в эту весеннюю распутицу.
Однажды сестра с другой нашей кузиной залезли в одну из штанин дядиАликовых брюк. Сначала было весело, но потом девчонки обессилили от смеха, прочно там застряли и начали реветь. Вынимал их из штанины сам дядя Алик.
На другой фотографии я в смешном клеенчатом плаще и такой же косынке, завязанной под подбородком. Комичность снимка была ещё и в том, что Эмма на две головы выше меня, хотя старше всего на год. Разница между мной и одной из моих лучших подруг состояла не только из роста и возраста. Мы с ней жили почти девять лет в одном доме я на первом этаже, а она на третьем, и это были как две параллельные вселенные, которые соприкасались между собой только в одном месте в детской комнате Эммы.
Я жила с мамой, работающей по сменам на заводе и сестрой, старше меня на целое поколение. Ходила в художественную школу, играла в дворовой компании, училась в классе, откуда вышли все бандиты нашего района. У Эммы были оба родителя, она не гуляла во дворе, изучала английский с репетитором, её одноклассники «рулили» в школе. Мы дружим с ней до сих пор.
Летом эта семья надолго уезжала из Затопши. Эмму оставляли у дедов в Пабереге, а её родители путешествовали. Подруга из своего привольного лета писала мне чудесные письма правильным круглым почерком. В этих летних посланиях было много подробностей о жизни самой Эммы, о наших секретах, о том, где сейчас её родители. В одном из писем подруга сетовала, что они так и не нашли дом Шерлока Холмса на Бейкер-Стрит в Лондоне, хотя она им строго-настрого наказывала сфотографироваться у дверей этого дома. Именно по этим письмам и её рассказам у меня сложился образ Пабереги, как утопающего в зелени городка, застроенного двухэтажными деревянными особняками на сонных улочках вдоль широкой реки.
В студенчестве Эмма жила в Питере, а я в Сиверске, мы редко переписывались и иногда виделись на каникулах. Прошло ещё несколько лет, и мы опять оказались очень близко: подруга и её мама перебрались в Паберег. Я познакомила их с Марьяной, которая, совершив определенный круг своей жизни, из Сиверска снова вернулась на «малую родину» в Паберег. Так и получилось, что мои лучшие подруги детства и юности обе живут в одном городе
В студенчестве Эмма жила в Питере, а я в Сиверске, мы редко переписывались и иногда виделись на каникулах. Прошло ещё несколько лет, и мы опять оказались очень близко: подруга и её мама перебрались в Паберег. Я познакомила их с Марьяной, которая, совершив определенный круг своей жизни, из Сиверска снова вернулась на «малую родину» в Паберег. Так и получилось, что мои лучшие подруги детства и юности обе живут в одном городе
Что делаешь? Может, поужинаем? голос сестры напомнил, где я и почему.
Письма Эммы читаю, которые она мне в детстве отправляла из своих путешествий. И архив мамы разбираю.
Кашу сварим?
Давай, я потянулась по узкому коридору в крохотную кухоньку следом за Кирой. Представь, нашла документ с описанием дома, в котором мама родилась за год до войны. Хороший был дом, пятистенный, записан на Филосопа Фомича и Арину Ефимовну.
Прадеды? спросила сестра, доставая кастрюлю из духового шкафа.
Ага. Кстати, можно я возьму себе чугунную сковородку для блинов? я передала Кире пакет с крупой из коробки, что стояла ближе ко мне. Ты знала, что прадед наш был лесничим? Мама говорила, что у него из-за гангрены осталась только одна нога, и борода была до пояса. И у него было три сына от двух жен.
Я, вообще, об этом первый раз слышу, будем подсолнечным маслом кашу заправлять другого нет, а почему было две жены?
Короче, от чего умер старший сын, я не знаю, а средний скончался от астмы. Их мать, Арина Ефимовна, к тому времени ослепла и от горя ушла следом.
Ты какие-то печали рассказываешь. Кира повернулась ко мне, продолжая помешивать кашу в кастрюльке. Та уже начинала горячо «плеваться», достигнув определенной стадии густоты.
Такая тогда жизнь была. Но прадед, несмотря, что инвалид, женился второй раз на молодой женщине Коре. Она почему-то приехала работать в лесничество из Санкт-Петербурга. В 1919 у них родился сын Василий, наш дед, который в шестнадцать лет нашел себе невесту из соседней деревни, и они до войны успели нарожать четверых погодок. Мама была младшей.
Я разложила готовую кашу по тарелкам, капнув по центру каждой постного масла. Забрав еду с собой, мы вернулись в большую комнату. Кира забралась с ногами на диван, а я села напротив неё на крашенную табуреточку, в пол роста от обыкновенной.
И откуда ты всё это знаешь?
Так я много лет вела записи семейных хроник. Сначала заводила с мамой разговор о её детстве, выспрашивая все подробности, раз за разом задавала вопросы, а потом украдкой записывала их на клочках бумаги. За несколько лет я собрала почти все её воспоминания.
Мы с ней никогда ни о чём таком не говорили.
Она очень уставала от этих разговоров и всегда злилась под конец, что я её выспрашиваю.